По общему мнению, из-за этого крушения фирма понесла значительные убытки, и в том, что Гердлстон украсил свой кабинет напоминанием о столь печальном событии, многие усматривали лишнее доказательство его хладнокровия и железной воли. Эту точку зрения, однако, по-видимому, не разделял некий циничный служащий агентства Ллойда, который умудрился, ловко используя левое веко и правый указательный палец, дать понять совершенно недвусмысленно, что барк, возможно, был застрахован на значительно большую сумму, а убытки фирмы были не столь уж огромны.
Джон Гердлстон, сидевший в ожидании сына за квадратным письменным столом, несомненно, обладал незаурядной внешностью. Это суровое, худое лицо с резкими чертами и глубоко посаженными глазами говорило о сильном характере, который мог быть отдан служению как добру, так и злу. Он был брит, если не считать косматой бахромы седых бачков, соединявшихся с седыми волосами. По его непроницаемому лицу нельзя было прочесть решительно ничего, и свидетельствовало оно только о суровости и твердости, то есть о качествах, которые бывают свойственны и самым благородным натурам, и самым низменным. Быть может, именно благодаря этой неопределенности свет оценивал старого коммерсанта очень по-разному. Его считали фанатически религиозным, пуритански нравственным и щепетильно честным в делах. И все же находились люди, которые относились к нему подозрительно, и никто, за исключением только одного человека, не мог бы назвать его другом.
Когда в кабинет вошел его сын, Джон Гердлстон поднялся и встал спиной к огню. Он был гораздо выше сына, но плотное сложение молодого человека свидетельствовало о большей силе, которая объяснялась не только разницей в возрасте.
В кабинете отца Эзра оставил саркастический тон, который находил наиболее удобным для бесед с клерками, и стал самим собой, то есть резким и грубым.
— Ну, в чем дело? — спросил он, бросившись в кресло и побрякивая монетами в карманах брюк.
— Пришло известие от «Черного орла», — ответил его отец, — оно отправлено из Мадейры.
— А! — оживившись, воскликнул младший партнер. — Ну и как?
— Идет как будто с полным грузом. Так по крайней мере сообщает капитан Гамильтон Миггс.
— Удивляюсь, что Миггс был способен хоть что-то сообщить. И еще больше удивляюсь тому, что вы ему верите, — раздраженно сказал младший партнер. — Он же никогда не бывает трезвым.
— Миггс — хороший моряк, и его уважают на побережье. Возможно, он иногда забывает о воздержанности, но у нас у всех есть свои недостатки. Вот список грузов, заверенный нашим агентом. Шестьсот бочек пальмового масла…
— Цены на масло упали, — перебил Эзра.
— Они поднимутся еще до прибытия «Черного орла», — уверенно возразил старший партнер. — Кроме того, он везет большую партию кокосовых орехов, камедь, черное дерево, шкуры, кошениль и слоновую кость.
Молодой человек даже присвистнул от удовольствия.
— Тут старик Миггс не промахнулся, — сказал он. — Слоновая кость стоит очень высоко.
— Несколько выгодных рейсов нам совершенно необходимы, — заметил Гердлстон. — Последнее время в наших делах был неприятный застой. Однако печальное событие мешает нам испытать ту радость, которую доставило бы нам это известие. Три матроса скончались от злокачественной лихорадки. Имен их он не назвал.
— Черт подери! — воскликнул Эзра. — Мы-то хорошо знаем, что это означает. Три бабы, каждая с кучей ребятишек, будут торчать в конторе с утра до вечера и требовать пенсии. И почему это матросы не имеют обыкновения сами обеспечивать свои семьи?
Его отец неодобрительно поднял белую руку.
— Мне хотелось бы, — сказал он, — чтобы ты не говорил о столь священных предметах с таким легкомыслием. Семья, неожиданно лишившаяся кормильца… Что может быть печальнее? Я не в силах выразить, как мне это горько.