- Верно, мне они и были ни к чему, - удивленно повернулся к нему Берген. - Но я даже не подозревал, что ты этим все еще увлекаешься.
- Простите меня, сэр. Но когда вы брали уроки, мне не часто представлялся случай попробовать свои силы. Лишь после того, как вы забросили рисование, я начал пользоваться вашими материалами.
- И что, ты умудрился все изрисовать?
- Там был огромный запас всего. Бумага закончилась, но еще осталась уйма холста. Я сейчас принесу.
Он сходил к себе и, воспользовавшись задней лестницей, дабы не попасться на глаза родителям Бергена, в два приема перенес все принадлежности назад.
- Я думал, ты не будешь возражать, - сказал Дэл, возвращая холст, краски и кисти.
Берген задумчиво обводил взглядом раскиданное по полу хозяйство:
- А я и не возражаю. Я злюсь на свою старуху, которая вбила в голову, будто я еще ребенок. Я решил, что снова начинаю рисовать. Ума не приложу, чего это я забросил занятия. Я ведь всегда хотел стать художником.
Мольберт он установил у окна, чтобы видеть раскинувшийся внизу двор, усеянный рощицами деревьев-хлыстов.
Деревья эти вздымались на высоту пятидесяти метров - грозные, прямые как стрела исполины, в бурю они, словно трава, стелились по земле. И фермеры Равнин могли не бояться, что какое-нибудь дерево в сильный ветер рухнет вдруг на дом.
Берген наложил на холст две широкие полосы - зеленую и голубую. Дэл внимательно наблюдал за ним. Порой движения Бергена были неуверенны, но все же вскоре на мольберте возникла картина. Долгая разлука с искусством никак не отразилась на его мастерстве. Глаз стал вернее, а краски приобрели глубину. И все-таки он оставался обыкновенным любителем.
- Может быть, стоит добавить небу красноты. Пару мазков, вон там, под облаками, - предложил Дэл.
- К небу я еще вернусь. - Берген смерил его холодным взглядом.
- Прости.
И Берген снова обратился к картине. Все у него получалось - за исключением деревьев-хлыстов. Ему никак не удавалось поймать их форму. Они казались такими бурыми, такими массивными. Но ведь на самом деле они выглядели совсем иначе. А когда он попытался изобразить их гнущимися под порывами ветра, они и вовсе выпали из общей картины. Они выглядели нескладными, совсем не такими, как в жизни. В конце концов Берген громко выругался, выбросил кисточку в окно, вскочил на ноги и в ярости зашагал по комнате.
Дэл подошел к картине и сказал:
- Берген, сэр, все не так уж плохо. Наоборот. Очень хорошая картина. Вот только деревья...
- Проклятие, сам вижу, - прорычал Берген, взбешенный тем, что, впервые за долгие годы взяв в руку кисть, не сумел добиться совершенства. Он развернулся - и увидел, как Дэл маленькой кисточкой наносит изящные, верные штришки.
- Вот, может, так будет лучше, сэр, - сказал наконец Дэл, отступая на пару шагов.
Берген подошел к холсту. Деревья-хлысты, выглядящие точь-в-точь как в жизни, вздымались к небу; ожив, они стали самой прекрасной деталью на всем полотне. Берген не мог оторвать от них глаз - они казались такими легкими и такими легкими штрихами Дэл вписал их в пейзаж. Но так не должно было быть, это все неверно. Это Берген должен был стать художником, а не Дэл. Это нечестно, несправедливо, не правильно - Дэл не должен уметь рисовать деревья-хлысты.
Процедив в ярости какое-то ругательство, Берген размахнулся и что было силы ударил Дэла. Удар пришелся в челюсть. Дэл ошарашенно глядел на Бергена, оглушенный не столько ударом, сколько самим этим поступком.
- Раньше ты меня никогда не бил, - растерянно проговорил он.
- Прости, - немедленно ответил Берген.
- Я всего-то нарисовал деревья-хлысты.
- Я знаю. И прошу прощения. Обычно я не бью слуг.
При этих словах удивление Дэла переросло в ярость.
- Слуг? - холодно уточнил он. - Ах да, и в самом деле.