– Я сам слыхал, как издаешь точно такие же звуки, когда поднимаешься из‑за этого стола. Так что я не единственный ветхий, больной и жалкий рамолик в этой семейке.
– Ладно уж, иди по своим делам, позволь мне передать это.
– Я привык во время рейса работать, – признался Якт. – А здесь все делают компьютеры, а на корабле при этом ни бортовой, ни килевой качки.
– Почитай книжку.
– Я за тебя беспокоюсь. Куча работы и отсутствие развлечений превращают мою Вал в злобную старую ведьму.
– Каждая минута нашей здесь болтовни – это восемь с половиной часов реального времени.
– Но ведь наше корабельное время такое же реальное, как и у всех снаружи, – заявил Якт. – Временами я даже жалею о том, что друзья Эндера нашли способ поддерживать нашу связь с Землей.
– Что пожирает массу компьютерного времени, – объяснила ему Вал. – До сих пор только армия могла связываться с кораблями, летящими с субсветовой скоростью. Если друзьям Эндера удалось этого добиться, я обязана этим пользоваться. Я просто должна им это.
– Но ведь ты пишешь не только потому, что кому‑то что‑то должна.
Тут он был прав.
– Якт, даже если бы я каждый час высылала по одному эссе, то для всего остального человечества получалось бы, что Демосфен публикуется всего лишь раз в три недели.
– Ты не можешь писать по эссе в час. Тебе нужно есть, спать…
– И выслушивать тебя, пока ты тут. Иди уже, Якт.
– Если бы я только знал, что спасение планеты от уничтожения потребует от меня возвращение к состоянию девственности, то никогда бы на такое не согласился.
Тут он не совсем и шутил. Всей семье было очень трудно покинуть Трондхейм. Даже ей, даже когда в перспективе ее ждала встреча с Эндером. Все дети были уже взрослыми или почти что взрослыми. Это путешествие казалось им великолепным приключением, и они не связывали собственного будущего с каким‑то конкретным местом. Никто из них не избрал для себя профессии моряка как их отец; все стали учеными или же исследователями, проводя жизнь в публичных обсуждениях и личных размышлениях. Они могли бы поселиться где угодно, на любой планете. Якт гордился ими, но в то же время был разочарован тем, что угаснет вот уже семь поколений длящаяся традиция, связывающая его семью с морем. Отлет с Трондхейма был наибольшим отречением, о котором Валентина могла просить мужа… И все же, он без всяческих колебаний сказал: да.
Возможно, когда‑нибудь он и вернется, и тогда его встретят все те же океаны, льды, штормы, рыба и те невообразимо прекрасные зеленые летние луга. Вот только его экипажи давным‑давно уже уйдут… Уже ушли. Люди, которых он знал лучше собственных детей, лучше, чем жену – эти люди уже постарели на пятнадцать лет. Когда же он вернется – если только вернется – пройдет еще сорок. На шхунах будут плавать их внуки. И они забудут имя Якта. Для них он будет всего лишь чужим арматором, не моряком, не человеком, руки которого хранят запах и желтую кровь скрики. Он уже не будет одним из них.
Потому‑то, когда жаловался, что о нем забывают, когда шутил, что им не удается остаться одним, дело было вовсе не в подколках стареющего мужа. Осознавал он это или не осознавал, но Валентина понимала истинное значение его предложений: раз уж я так много отдал ради тебя, не дашь ли ты мне чего‑то взамен?
И он был прав. Валентина работала больше, чем это было необходимо. Отдавалась делу больше, чем следовало бы… и от него тоже требовала слишком многого. И не важно, сколько мятежных текстов напишет Демосфен за время путешествия. Гораздо важнее было, сколько людей прочтет их и поверит им, сколько из них потом будут говорить и действовать против Звездного Конгресса. Но наиглавнейшей надеждой оставалась та, что удастся тронуть кого‑нибудь в самой администрации Конгресса, и этот человек поймет свои обязанности перед человечеством и сломает эту безумную, клановую солидарность.