Тогда он сел на кончик кровати и похлопал по одеялу босой ногой.
— Венди, — сказал он ласковым голосом, — не удаляйся, не надо. Я просто такой. Я всегда кукарекаю, когда я собой доволен.
Она не вылезла из-под одеяла, но было видно, что она прислушивается.
— Венди, — продолжал Питер, — от одной девочки больше толку, чем от двадцати мальчишек. Венди выглянула из-под одеяла:
— Ты честно так думаешь, Питер?
— Ага.
— Какой ты хороший! Тогда я опять встаю. Она села с ним рядышком на краю кровати.
— Я даже подарю тебе поцелуй. Питер не знал, что это такое. Он протянул руку ладошкой вверх.
— Подари.
— Ты знаешь, что такое поцелуй?
— Подаришь, так буду знать. Венди не хотела его смущать. Она протянула ему наперсток.
— Хочешь, я тебе тоже подарю поцелуй? — сказал Питер.
Венди слегка наклонилась к нему:
— Если ты хочешь…
Питер оторвал от своей курточки желудь, который служил ему пуговицей, и протянул Венди.
— Спасибо. Я буду носить твой поцелуй на цепочке.
Она прикрепила его к цепочке, которая была у нее на шее. И прекрасно сделала. Как потом выяснится, это однажды спасет ей жизнь. Венди знала, что, когда люди знакомятся, принято спрашивать, сколько им лет. Венди была воспитанной девочкой и любила делать то, что принято. Она спросила Питера, сколько ему лет, и вдруг поняла, что спрашивать было не нужно. У него сделалось такое лицо, точно он попал на экзамен и ему достался билет про неправильные глаголы, а он хотел, чтоб его спросили про Трафальгарскую битву.
— Не знаю, — ответил он с неохотой. — Но вообще-то я еще маленький. Я, Венди, удрал из дому в тот самый день, как родился.
Питер понизил голос:
— Я услыхал, как мама и папа говорили о том, кем я буду, когда вырасту и стану взрослым мужчиной. А я вовсе не хочу становиться взрослым мужчиной. Я хочу всегда быть маленьким и играть. Поэтому я удрал и поселился среди фей в Кенсингтонском парке.
Венди поглядела на него с восторгом. Питер отнес этот восторг за счет того, что он не побоялся удрать из дома. Но на самом деле ее восхитило знакомство с феями.
Она стала сыпать вопросами, и это немного его удивило. Для него в феях не было ничего необычного, они надоедали ему, попадались под ноги и так далее. Но вообще то он их любил. Он рассказал Венди, как они впервые появились:
— Понимаешь, когда родился первый ребенок на свете и он в первый раз засмеялся, то его смех рассыпался на тысячу мелких кусочков и из каждого появилось по фее. И так было задумано, чтобы у каждого ребенка была своя фея.
— Так и получается?
— Нет. Ребята уж очень умные стали. Чуть подрастут — и уже не верят, что на свете есть феи. А стоит только кому-нибудь сказать: «Глупости, нет никаких фей», — как одна из них тут же падает замертво.
Ему надоело говорить о феях. Он прислушался. Его удивляло, что Динь-Динь до сих пор ни разу не подала голоса.
— Не понимаю, куда она подевалась. Динь, где ты?
У Венди забилось сердце.
— Питер! — закричала она, хватая его за руку. — Уж не хочешь ли ты сказать, что здесь, в комнате, — фея?
— Была только что, — сказал он не без раздражения. — Ты не слышишь ничего?
Они вместе прислушались.
— Вроде звенят какие-то колокольчики, — сказала Венди. — А больше ничего.
— Тогда это и есть Динь. Она так разговаривает. Ага, мне кажется, я тоже слышу.
Звон доносился со стороны комода. У Питера вдруг сделалось веселое лицо. Ни у кого не бывало такого веселого лица, как у него. И какой звонкий был у него смех! Он все еще умел смеяться, как смеются в первый раз в жизни.
— Венди, — прошептал он, — кажется, я задвинул ее вместе с ящиком!
Он выпустил бедняжку Динь из ящика, и она заметалась в воздухе, ругая его на чем свет стоит.
— Ладно, не ругайся, — сказал Питер. — Ну, виноват, виноват.