— А если я не хочу уезжать?
— Тогда кое-кто намерен устроить праздник в твою честь.
— Ну тогда я задержусь, пока как следует не отдохну, — решил Монтана.
— И долго ты собираешься отдыхать?
— Не знаю… Хотя песня парня с того берега здорово освежила меня. Но пока не могу точно сказать.
— Монтана, почему бы тебе не внять голосу здравого смысла? Неужели ты так и будешь каждый день провозглашать декларацию собственной независимости от всех и вся до конца своей жизни? Ребята не хотят ссориться с тобой. Говорят, лучше иметь дело с сотней ягуаров. Но они обеспокоены.
— Не надо меня подгонять, — потребовал Кид. — Обещаю избавить вас от своей персоны. Однако мне пришлось тащить в горы немалый груз, плечи побаливают. Сам знаешь, от плети добрый конь только быстрей устает. К тому же я американский подданный и имею полное право отдохнуть под сенью нашего старого доброго флага.
Райли не смог удержаться от улыбки.
— С тобой трудно договориться, Монтана. Судя по всему, в последний раз ты забрался довольно далеко на юг.
— Почему ты так решил? — удивился Кид.
— Такие золотые шпоры, как у тебя, севернее Мехико не делают. Да и серебряная окантовка полей твоего сомбреро тоже с юга, и голубая шелковая рубашка совсем как у испанского идальго, и пояс на бедрах вышивали, должно быть, лет пять… Кое-кто считает что пиратам следует прятать награбленное в трюм, а не выставлять на палубе для всеобщего обозрения.
— Не знал, что для красивой одежды можно найти иное применение, кроме как носить ее, — возразил Монтана.
С противоположного берега Рио-Гранде послышались крики. Парень в расшитом блестками кожаном костюме, низко припав к развевающейся гриве лошади, во всю прыть удалялся от того места, где пел. Из-за деревенских домов неожиданно выскочило с полдюжины всадников. Двое из них бросились в погоню за ковбоем, а остальные принялись хлестать лассо и плетями пеонов, составлявших его аудиторию. Лассо так и мелькали в воздухе; плети, словно извивающиеся змеи, наносили удары. Пеоны, будто сухие листья, подхваченные порывом ветра, разлетелись в разные стороны. Лишь один из них споткнулся и упал, а когда снова вскочил на ноги, был тут же заарканен лассо.
Всадник, захвативший пеона, захлестнул за луку седла сыромятное лассо и погнал коня вскачь, волоча пеона за собой и поднимая облако пыли.
Когда он остановил коня, пеон на конце лассо походил на безжизненный труп.
— Наверно, ты разбил ему голову о камень, — крикнул один из наездников.
— Ну и что с того? — огрызнулся тот, что был с лассо.
Медленным шагом он направил коня обратно; тело пеона безвольно ударялось об ухабы, его руки и ноги нелепо дергались.
Монтана Кид поднялся из-за стола и осторожно, будто проснувшаяся кошка, потянулся всем телом, потом снова сел. Его темно-синие глаза посветлели от гнева.
— Жестокие, сволочи, — заметил Райли. — Однако пеоны привыкли к подобному обращению. У них шкура, как у носорога, а кости все равно что из прочной резины. Их можно согнуть, но не так-то просто сломать.
Монтана ничего не сказал. Он принялся тихонько напевать:
До чего ж надоели мне эти рабы
С их дубленой и грубого кожей;
От битья она только крепчает…
Всадниками командовал высокий светловолосый испанец. Его распоряжения были слышны и на этом берегу.
— Приведите его в чувство! Привяжите к дереву и сделайте так, чтобы он очухался.
Повинуясь приказу, пеона привязали к дереву. Его тело безжизненно обвисло, а всадники, проезжая мимо рысью или галопом, принялись хлестать его по спине. У некоторых это получалось очень умело — от их звучных ударов дешевая ситцевая рубаха пеона рвалась в клочья, а кое-кто из них, чтобы придать ударам большую силу, даже привставали в стременах.
— Что это за парень со светлыми усами? — спросил Монтана.