Я посмотрела на стопку. Адвокат продолжал:
Подозревается в хищении господин Чиков Сергей Павлович.
Крестовский хмыкнул, я похолодела. Только что купец Бобруйский меня переиграл, даже напрягаться не пришлось. О смерти Чикова никто пока не знает, то есть кроме меня, Волкова, приказного извозчика и теперь шефа. Да и узнают, покойник оправдаться не сможет. Номера билетов банковских я, разумеется, сверю, но они сойдутся, к гадалке не ходи. И все, и концы в воду, ниточка, связывающая купца заказчика убийства с исполнителями оборвалась.
Хрущ поглядывал горделиво, вытягивал шею, будто гриф-падальщик из школьного учебника.
Пропал наш Сереженька со всеми деньгами. Вы уж, господа хорошие, непременно злодея арестуйте.
Семен встретился со мною глазами и приподнял саркастически брови, я залилась краской стыда. Сейчас пообещаю «всенепременно» и Делать-то что?!
Какая удача, Андрон Ипатьевич, неожиданно сказал Крестовский, что вы именно сейчас, во время отнюдь уже не присутственное, к нам заглянули.
Простите? Хрущ спросил, а я подумала.
Надеюсь только, шеф развернул на столешнице носовой платок и стал щедро умащивать его ментоловой мазью из жестянки, что плотно поужинать вы не успели.
Простите?..
Тут я мысленным дуэтом с адвокатом не выступала, пропитанный ментолом платок предполагал посещение морга.
Попрошу вас в опознании поучаствовать. Крестовский, лучась дружелюбием, поднялся из-за стола. Евангелина Романовна
Могу пока номера банкнот сверить, предложила я быстро.
Покойников я боялась, шеф об этом прекрасно знал, и в любое другое время от совместного визита к ним воздержаться позволил бы, но не сегодня.
Не трудитесь, улыбнулся он с нежностью, от которой у меня чуть волосы дыбом не встали, использовать чиновницу вашего ранга для столь мелкой конторской работы
Вздохнув, я перегнулась через стол и достала из ящика связку ключей.
Пройдемте, господа.
За конторкой дремал письмоводитель, Давилов же устроился подле арестантской клети, видимо, наше появление прервало его задушевную беседу с давешними забулдыгами.
К покойникам, сообщила я в пространство, и голос предательски дрогнул. Сопровождать не надо.
Ключи не попадали в замочные скважины, руки мелко дрожали. Семен Аристархович вздыхал при виде моей нерасторопности, отвечал на расспросы адвоката общими фразами, оказавшись в подвальном коридоре, раздул ноздри, будто принюхиваясь, похвалил:
Добротные какие казематы. Вы, Евангелина Романовна, не забывайте каждую дверцу за нами запирать, так в приказе положено.
Злоба, всколыхнувшаяся во мне после этих слов, привела меня в чувство. Поучать он меня еще будет!
Всенепременно, ваше превосходительство, это запишу, чтоб запомнить крепко-накрепко.
Хлопнула дверью, заперла, холодно указала:
По коридору прямо. Здесь, изволите видеть, у нас арестантские камеры, а покойницкая в подподвальном помещении.
И вы его, Евангелина Романовна, посещали?
Да как-то времени не нашлось.
А необходимости?
Мне, Семен Аристархович, простой берендийской бабе, ваши чародейские подземные бдения чужды.
Хрущ кашлянул.
Простите великодушно, господа приказные чиновники, но Еще одного платочка от смрада не найдется?
Крестовский отдал ему свой. А разило действительно даже здесь, меня немедленно замутило от сладковатой вони разложения.
Спустившись в конце коридора по трем каменным ступеням, мы оказались в обширном зале. Потолочные светильники, ожившие при нашем появлении, покрывал слой наледи, разводы инея украшали стены, возле которых стояло около десятка простых дощатых столов. Свет был синеватым, неживым и очень ярким.
Какое расточительство, сказал шеф громко, и эхо его голоса пронеслось под низкими сводами, использовать морозный кристалл в это время года.
Дыхание наше застывало у рта, Хрущ прикрывался платком, но никакой вони здесь не ощущалось, вымерзла, не иначе.
Итак Крестовский быстро прошел к единственному столу, на котором, накрытое простыней, лежало тело, прочие были пусты. Андрон Ипатьевич, извольте взглянуть.
От холода пальцы мои примерзли к связке ключей, а зубы стучали. Да, от холода, а вовсе не от страха.
Шеф дернул простыню, я прикусила язык. Адвокат вытянул шею. Чиков лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, был он в черном костюме и черном же пальто, застегнутом на груди, на голове нечто похожее на колпак, опущенный до самого подбородка. Этот подбородок торчал к потолку подобно ледяному утесу. Семен потянул колпак, открывая лицо покойника.