Физическое напряжение, непривычный климат, недосыпание все это изматывало нас полностью. Молодой организм постоянно требовал пищи. С накрытого стола на 10 человек сметалось все до крошки, многие жаловались на хроническое недоедание и голод. В то время в столовой давали всего два ломтика черного хлеба на человека, два кусочка сахара и 10 граммов сливочного масла (при этом масло и сахар давали только на завтрак). Масло на стол давали одним куском, который надо было разделить на 10 человек. Старший по столу делил этот замерзший кусок ложкой, смоченной в горячем чае, так как ножей нам не давали. Для справедливости, тот кто делил масло себе брал последний оставшийся ломтик. Очень плохо было курящим: курить разрешалось исключительно в специальной курилке, сигареты которые они взяли с собой быстро кончились, а в магазине, вернее в солдатской и матросской чайной, можно было лишь купить элитные и очень дорогие папиросы «Герцеговина Флор», те что любил товарищ Сталин. На стартовой площадке и на спецплощадке 94-А, где мы работали курить категорически запрещалось. Поэтому для матросов был хороший стимул бросить курить, что я и сделал со своим другом Колей Кузьминым. Мы с ним также решили на весь период службы не ругаться матом.
Перед вечерней прогулкой давался всего один час личного времени. Тогда играла гитара, включался телевизор, матросы читали или писали письма домой. В целях секретности нам категорически запрещалось писать, что мы служим на ракетном испытательном полигоне. Тех, кто нарушал это правило строго наказывали, а их письма зачитывались перед строем, чтобы остальным было ясно что можно писать, а что нет. До сих пор помню письмо, где один солдат хвастался перед своей девушкой, что он держит всё время палец на кнопке запуска ракеты. Все посмеялись его хвастовству, а горе-писателя сурово наказали за нарушение приказа.
После отбоя все стирали свои гюйсы (это пристегивающийся синий воротник на форменной матроске), гладили брюки, чистили до блеска ботинки. Для многих новобранцев, привыкших к вольготной гражданской жизни, карантин оказался серьезным испытанием. Поскольку я был из семьи офицера и жили мы в основном в военных гарнизонах, то дисциплина и порядок воспитывалась моим отцом и принимались мною как должное. Поэтому начало службы давалось мне несколько легче, чем другим.
Поначалу очень угнетало отсутствие возможности хотя бы несколько минут побыть в одиночестве, расслабиться, вспомнить родной дом, друзей, в тишине прочитать письмо и написать ответ. В кубрике невольно на тебя смотрят десятки глаз, около здания казармы одна на всех курилка и ни одного клочка зелени. На службе и отдыхе всегда находишься среди людей. Трудно к этому привыкнуть.
Наша первая зима 196768 года была очень холодной, температура в среднем была около минус 500 С градусов, в степи постоянно дул сильный ветер, а снега почти не было. Продувало всю одежду насквозь шинель, форменку, тельняшку. Когда мы выходили на улицу, то постоянно жались к стенам казармы, потому что ощущение было такое будто ветер насквозь продувает твои кости. На ногах были ботинки, внутрь которых мы одевали сразу две пары носков, а руки были прикрыты тонкими хлопчатобумажными перчатками. В них было настолько холодно, что мы попросту вытаскивали из них пальцы и бегали с плотно сжатыми кулаками. Когда мы ложились спать, то делали это прямо в одежде в шинели, ботинках и шапке. Сверху мы прикрывались одеялом, а утром приходилось отдирать от подушки усы, которые накрепко за ночь к ней примерзали. Батареи и трубы полопались от мороза, и потому внутри нашей казармы был настоящий каток. В казарме нас жило около трехсот человек и поэтому на построение мы разгонялись по этому льду и скользили вдоль всего центрального прохода вплоть до самого выхода.
Однако той зимой замерзли не только мы на своей 95-й площадке, но и весь город Ленинск (10-я площадка), в котором жили офицерские семьи. Меня в составе небольшой группы матросов тогда отправили на их спасение. Мы занимались размораживанием домов и я до сих пор не понимаю как люди смогли выжить в ту зиму. Вода замерзала, еду было не приготовить, температура и атмосферное давление были настолько низкими, что нам всем постоянно хотелось спать. Просто закрыть глаза и не просыпаться.
Я до сих пор помню каждый чердак и подвал на улицах: Шубникова, 8 марта, Носова, Осташева, Космонавтов, Театральной. Официально в то время мы жили в казармах стройбата войсковой части подполковника Бирочкина. Но если честно, то мы ночевали в подвалах тех домов, которые размораживали. Там можно было лежать прямо на трубах отопления и таким образом хотя бы немного согреться.