Нельзя сказать, что не хочется, но я едва начал возвращать долги.
Ладно, перестань. Не скромничай. Я тоже бедный. Так же смотрю на небо, обращаясь к богу. К тому же, я совсем не собирался тебе эту энциклопедию всучивать. По правде говоря, мне можно не продавать японцам. Такое вот решение.
Японцам?
Да, я специализируюсь на китайцах. Выписываю из телефонной книги живущие в Токио китайские семьи и все их обхожу. Не знаю, чья это мысль, но вполне удачная. Продажи тоже неплохие. Стоит лишь позвонить в дверь и протянуть визитную карточку. Нечто вроде братской дружбы
Что-то внезапно зашевелилось в мозгах.
Вспомнил!
Да ну?
Я назвал вдруг пришедшее на ум имя, и оказалось точно: китаец, мой товарищ по старшей школе.
Как получилось, что я начал продавать энциклопедии соотечественникам, ума не приложу.
Разумеется, не знал об этом и я. Насколько помню, он был неплохо воспитан и оценки имел выше, чем у меня. Пользовался успехом у девчонок.
Это долгая, мрачная и банальная история. Лучше тебе ее не знать, сказал он.
Я молча кивнул.
Почему я тебя окликнул? Что-то нашло. Наверняка. А может, у меня с рождения нет жалости к себе. В любом случае я тебе помешал.
Да нет, все нормально. Совсем не помешал. Мы встретились взглядами, по-прежнему сидя друг против друга. Как-нибудь увидимся еще.
Мы на пару умолкли. Я докуривал сигарету, он допивал кофе.
Ладно, мне пора, сказал он, рассовывая по карманам сигареты и зажигалку. Хватит здесь лясы точить. Есть чем еще позаниматься.
А у тебя есть буклет?
Какой еще буклет?
Энциклопедии.
А-а, растерянно протянул он. Сейчас при себе нет. Хочешь посмотреть?
Было бы неплохо.
Я тебе его тогда отправлю почтой. Давай адрес.
Я вырвал из блокнота листок, написал адрес и протянул ему. Он аккуратно свернул вчетверо и положил в визитницу.
Хорошая энциклопедия. Фотографий много. Наверняка пригодится.
Не знаю, через сколько лет, но как появятся лишние деньги непременно куплю.
Ну и хорошо. И он опять улыбнулся, словно с предвыборного плаката. Но я к тому времени скорее всего с энциклопедиями уже покончу. Дальше не знаю. Может, страхование жизни И опять же китайцев
5
Если я в свои тридцать лет опять врежусь на всей скорости в баскетбольную стойку или проснусь под виноградной полкой с бейсбольной перчаткой под головой что я вскрикну на этот раз? Не знаю. Нет, пожалуй, вот что: «Эй, мне здесь не место!»
Додумался я до этого в вагоне линии Яманотэ. Я стоял перед дверьми и разглядывал пейзажи за окном, крепко сжимая чтобы не потерять билет. Наш город От пейзажей этих мое сердце содрогнулось. Подобная мутной кофейной жиже, знакомая сумрачная тьма, в которую погружаются городские жители, словно это календарные праздники. Бескрайние вереницы зданий и жилья, туманно-пасмурное небо. Выстроенные в ряды стада машин, изрыгающих углекислый газ. Старые хлопчатобумажные занавески на окнах тесных и убогих деревянных домов в одном из них живу я. И суета бесчисленных людишек внутри. Бесконечная амплитуда от гордости до жалости к себе. Это и есть город.
Ничем не отличается от некой рекламы в вагоне. Новая помада для нового сезона. Никакой сущности. Гигантская империя посредников раздувается все больше и больше от бесполезных покупок и продаж
«Если разобраться, сказала она, меня здесь быть не должно».
Китай.
Я прочел много книг о Китае. От исторических хроник до «Красной звезды над Китаем»[7]. Но даже при этом мой Китай Китай лишь для меня самого. Или я сам. То же с моим Нью-Йорком, Петербургом, Землей, Вселенной.
На глобусе Земли Китай желтого цвета. Не думаю, чтобы мне довелось там побывать. Ведь это не мой Китай. Вряд ли мне удастся съездить и в Нью-Йорк, и в Ленинград. Там не место для меня. Дороги моих скитаний пролегают сквозь вагоны метро и задние сиденья такси. Пути моих приключений не ведут дальше зубных кабинетов и приемных окошек в банке. Мы можем пойти куда угодно и не можем пойти никуда.
Токио.
И вот однажды в вагоне линии Яманотэ даже Токио неожиданно начинает терять свою реальность Да-да, здесь не мое место. Слова когда-нибудь стихнут, мечты рухнут. Как минула скучная юность, казавшаяся бесконечной. Когда все погибнет и исчезнет с лица земли, останется, пожалуй, лишь гробовая тишина да бесконечный мрак.