Романова Ольга Владимировна - В механике небесной атмосферы

Их отдадут могилам безымянным
Без слезных од и радужных фанфар.
«На небесах скулят обетованных»:
Сказал тихонько в морге санитар.

Их предадут огласке без сомнений
Без следствия и даже без суда,
Когда-то опустили на колени
Сегодня отпустили навсегда.

Лабораторий временной планеты
Закрыли на ремонт, фантомы спят.
Вчера вперед бежали за портретом,
Сегодня в космос просто так летят.

Антиматерий слабые эффекты,
Пустых субстанций рвутся голоса.
Там наложили на продажу жизни вето,
Не прекращая верить в чудеса.

В механике небесной  атмосферы
Разумный неразумного не ест.
К виску не подставляет револьвера,
Не принимает лживый манифест.

И антигравитации движения
Полны свободных замыслов планет.
От истины до жертвоприношения
Два шага, но не подали десерт.

Их отдадут могилам безымянным
Без слезных од и радужных фанфар.
«На небесах скулят обетованных»:
Сказал тихонько в морге санитар.

Напрасна утренняя грусть,
Она овеяна прохладой.
Ее я знаю наизусть,
Она из высшего разряда.
Из молний, сотрясений сна,
Из дней различных переливов.
Она наивна и странна,
Таинственна и так игрива.
Так безответна и слаба,
Ранима так и непорочна.
Как беспардонная судьба,
Как выцветшая оболочка.
Наивна, вычурна, крива,
Изменчива, как непогода,
Как прошлогодняя трава,
Как бунт уставшего народа.
Напрасна утренняя грусть,
Она овеяна прохладой.
Ее я знаю наизусть,
Она из высшего разряда.

Сердечно скованные будни
Непобедимых катакомб.
Возможно, будут, будут судьи
И оборвется нервный тромб,

Попыток, скованных признаний,
Продажных чувств, слепых светил.
Жеманных чувств и колебаний,
На небе ангел загрустил.

В надежде, что пройдут печали,
Утихнет боль суммарных слёз.
Из легких жидкость откачают,
Утихомирят коматоз.

И прекратятся проливные
Дожди стеной, сплошные ливни.
Дожди небесные, земные,
В период полумрака зимний.

В период полумрака вечный,
От мертвых душ нет ценников и чеков.
И общество давно бесчеловечно,
Был Достоевский прав и прав был Чехов.

От монашеских, вдовьих иллюзий,
До закрытых отцовских домов.
Наши роли трагический мюзикл,
В закоулках московских дворов.
Испытаний круты повороты
И грубы перевалы у гор,
Но сегодня пришел шестисотый,
Смотрит ястребом смело, в упор.
И скупы его слезы признаний,
И пусты его лживые жесты.
Он не прочен в своих колебаниях,
Он прокурен в хрущевском подъезде.
Он избыточен и малокровен,
Не приятен, суров и скользок.
Даже поезд он остановит,
Своим взглядом, тупым, серьезным.
И не чувствуя чужой боли,
Не проснувшись, а слившись с ночью.
Он не может себе позволить,
Правды даже несколько строчек.
От монашеских, вдовьих иллюзий,
До закрытых отцовских домов.
Наши роли трагический мюзикл,
В закоулках московских дворов.

Тем днем, когда ты больше не придешь,
Не скажешь и не спросишь по привычке.
Тем днем, он стал уклончиво похож
На стук ушедшей в завтра электрички.

Тем днем, который больше не придет,
Тем утром и нутром я это помню.
Упал на землю сотый бутерброд
Восход кровавой и жестокой бойни.

Тем днем стояла полная луна,
Она как волк в ночи безумно выла.
Луна была почти удивлена
За вечностью забыв о том, что было.

Тем днем в заклеенных окнах отражений
Не видно и не слышно слов отчаяний.
Тем днем не будет глобальных извержений
И это печально.

Тем днем, проверенным на детекторе
Кристально честным, взятым в кавычки.
Тем днем, обернутым старыми газетами
Ты будешь первым на той перекличке.

Тем днем, когда ты больше не спасешь,
Себя от потолка того пространства.
И положив в карман апрельский дождь
Утратив радость вечного гражданства.

Тем днем, когда ты больше не придешь,
Не скажешь и не спросишь по привычке.
Тем днем, он стал уклончиво похож
На стук ушедшей в завтра электрички.