Мужчины предпочитают блондинок, верно ведь?
- Пожалуйста, не надо, - взмолилась она. - Мне что-то нехорошо.
Он наконец открыл глаза.
- Это сон на тебя так подействовал?
Она слабо кивнула.
- Когда что-нибудь такое снится днем, на меня это ужасно действует.
- Прости, - он взял ее руки в свои.
- Ты чего-нибудь хочешь?
- Нет!
- Стаканчик мороженого? Эскимо? Кока-кола?
- Ты очень любезен, но мне ничего не надо. Сейчас все пройдет. Просто последние четыре дня были какими-то не такими. Не такими, как в начале отпуска. Что-то произошло.
- Не между нами, - сказал он.
- Нет, конечно, нет, - торопливо проговорила она. - Но неужели ты не замечаешь, что иногда все разом меняется. И причал, и качели, и все-все. Даже у булочек на этой неделе совсем другой вкус.
- Что ты имеешь в виду?
- Они кажутся черствыми. Это трудно объяснить, но у меня пропал аппетит и я жду-не дождусь конца отпуска. Больше всего я хочу сейчас домой.
- Завтра последний день. Ты же знаешь, как много значит для меня последняя неделя отдыха.
- Я понимаю, - ответила она. - Если бы только все не изменилось так странно. Я не знаю, что это. Но мне вдруг захотелось вскочить и убежать отсюда.
- И все из-за какого-то дурацкого сна? Из-за этой блондинки и моей внезапной смерти?
- Перестань. Не говори о смерти. - Она прижалась к нему. - Если бы я только знала, что это такое.
- Но я же с тобой, - он провел рукой по ее волосам, - и сумею тебя защитить.
- Это тебя надо защищать, - выдохнула она. - На мгновение мне почудилось, что ты устал от меня и ушел.
- Я не уйду. Я люблю тебя.
- Я глупая, - она принужденно засмеялась. - Боже мой, какая же я дура.
Они лежали молча, укрытые небом, осыпанные солнцем.
- Знаешь, - сказал он задумчиво, - у меня тоже появилось это ощущение. Все изменилось. Появилось что-то чужое.
- Я рада, что ты почувствовал.
Он медленно покачал головой, слабо улыбнулся и закрыл глаза, ловя лицом солнечные лучи.
- Мы оба сошли с ума. Оба, - шептал он. - Оба...
Волна три раза тихо набежала на берег. Наступил полдень. Солнце краешком коснулось облаков. Мертвая зыбь гавани покачивала ослепительно белые, нагретые солнцем яхты. Ветер донес запахи жареного мяса и подгоревшего лука. Песок шелестел и колыхался, словно зыбкое отражение в огромном колеблющемся зеркале.
Радио тихонько шептало под боком. Они лежали, словно темные стрелы на белом песке, неподвижно, только вздрагивание век выдавало их мысли, только слух был обострен. Каждую секунду язык мог прокусить пересохшие губы. Едкий, острый пот выступал на бровях, чтобы высохнуть на солнце.
Он поднял голову, вслушиваясь в слепящую жару. Вздохнуло радио. На минуту он опустил голову. Она почувствовала, как он шевельнулся. Приоткрыв один глаз, она увидела, что он, подперев голову рукой, оглядывал причал, небо, воду, песок.
- Что случилось? - спросила она.
- Ничего, - ответил он и снова лег.
- И все-таки?
- Мне послышалось что-то.
- Это радио.
- Нет, не радио. Что-то другое.
- Чье-нибудь еще радио.
Он не ответил. Она чувствовала, как он сжимает и разжимает руку. Сжимает и разжимает.
- Черт возьми! - сказал он. - Вот опять.
Они оба прислушались.
- Я ничего не слышу.
- Тише, - он повысил голос. - Ради бога...
Волны разбивались о берег на миллионы осколков со стеклянным шорохом, как хрупкие зеркала.
- Кто-то поет.
- Что?
- Правда, я слышал чье-то пение.
- Ерунда.
- Нет, слушай.
Она прислушалась.
- Я ничего не слышу, - холодно сказала она.
Он вскочил. Ничего особенного не было ни в небе, ни на причале, ни на песке, ни в ларьках с горячими булочками. Стояла пугающая тишина, только ветер шевелил тонкие волоски на его руках и ногах. Он сделал шаг к морю.
- Не ходи! - взмолилась она.
Он как-то странно посмотрел на нее, будто насквозь. Он все еще слушал.