Но половодье так и не наступило, а вместо этого в Шеллинг начали возвращаться те, кто ушел на войну. Мне не хочется рассказывать про то время. Вернулась едва ли половина ушедших; они были худые и изможденные. Папы и Гулла среди них не было, и никто нам ничего не говорил. Все смотрели на нас мрачно, исподлобья.
Хэрн возмущался и желал знать, в чем же мы перед ними провинились на этот раз.
@GLAVA = 2
Дядя Кестрел вернулся с войны последним. И сначала он пришел к нам — привел Гулла. Мы здорово испугались, когда увидели их. У нас не получалось притвориться, будто мы радуемся, хотя Робин и пыталась. Дядя Кестрел совсем состарился. Голова у него дрожала, и руки тоже, а лицо покрывала редкая белая щетина. Гулл здорово вытянулся. Я догадалась, что это Гулл, только по его светлым волосам да по накидке, которую я соткала для него прошлой осенью. Хотя теперь эта накидка заскорузла от грязи и превратилась в лохмотья, без нее я вовсе бы не узнала Гулла.
— Будьте с ним поласковее, — сказал дядя Кестрел, когда Робин обняла Гулла. Гулл даже не шелохнулся. — Ему здорово досталось. Это все варвары. Там, в Черных горах, мы прошли сперва через осаду, потом через бойню.
По Гуллу было не понять, слышит ли он, что говорит дядя Кестрел. Лицо у него было застывшее и какое-то пустое. Робин подвела его к стулу. Гулл сел и уставился куда-то невидящим взглядом. А мы с Утенком и Хэрном стояли рядком и смотрели на него. Одна лишь Робин опомнилась и пригласиля дядю Робина зайти в дом. Она засуетилась, стала доставать печенье и напитки, и дала нам тычков, чтобы мы ей помогали. Утенок побежал за чашками. Я кое-как взяла себя в руки и достала наше лучшее сливовое варенье. Но я не могла отвести взгляда от Гулла, который все сидел и смотрел куда-то, и от дяди Кестрела, который вдруг сделался таким старым. А Хэрн просто стоял и смотрел на Гулла, и взгляд его был таким же пристальным, как у самого Гулла.
Дядя Кестрел — человек прямой.
— Ну, — сказал он, усевшись, — мне очень жаль, но отец ваш мертв. Это стряслось на равнинах, далеко отсюда.
Мы уже догадались обо всем. Никто из нас не заплакал. Мы просто побледнели и сделались вялые, и уселись, чтобы послушать, что расскажет дядя Кестрел. Кусок не лез нам в горло.
А дядя Кестрел радовался нормальной еде. Он лучезарно улыбался Робин и ел с аппетитом. Гулла война изменила до неузнаваемости, а вот дядя Кестрел, похоже, отделался относительно легко. Он непринужденно отломил кусок пирога, вложил Гуллу в руку и заставил того сжать пальцы.
— На, малый. Ешь.
Гулл послушно принялся есть, не глядя на пирог. Он вообще ни на что не глядел.
— Вот так его теперь надо кормить, — объяснил нам дядя Кестрел. — И поить тоже. Ну, а теперь о плохих вестях.
И он рассказал нам, как папа умер от ран — это случилось в середине зимы, в чужедальних краях. По его рассказу мне показалось, что папа изо всех сил притворялся, будто у него все в порядке. Он старался ради Гулла, потому что к этому времени за Гуллом уже надо было присматривать.
Война была ужасна. Наши люди не привыкли к войне, и почти ни у кого из них не было настоящего оружия. А варвары была вооружены копьями и арбалетами — стрела из такого арбалета пробивала двух человек за раз.
— А кроме того, они учатся драться прямо с колыбели, и дерутся, как черти, — сказал дядя Кестрел. — И еще они ведут с собой колдунов, и те поражают нас заклинаниями. Они вытягивают силу из человека, как будто яйцо выпивают.
— Чушь какая! — не сдержался Хэрн.
— Малый, ты их не видал, — сказал дядя Кестрел. — А вот я видал. Да и ты должен был познакомиться с их делами — по последствиям. Они заколдовали саму Реку, поскольку знали, что в ней — наша сила и наша жизнь. Если не веришь мне — выгляни на улицу и погляди по сторонам.