- А средство против Коб не знаешь? - спросил я. - Похоже, это случай, когда лекарство горше болезни.
- Средств-то хватает, - ответил Тимофей. - Спроса нет. Вот "Кобу" разбирают за милую душу.
- А тебе лишь бы заработать!..
- Money-money, - уважительно произнес он. - Нынче за все приходится платить. Знаешь, сколько стоит кило железа? Пару-тройку мэнчиков.
- Получается, по твоей лавке разбросаны двадцатки да полусотни, заметил я, кивая на стенд с гантелями. - Чего ж не запираешь в сейф?
- Ты вот зубы скалишь, а давеча один пытался вынести за пазухой пудовый блин.
- Ого!.. Наверно, не хиляк?
- Так ведь и я не слаб!
- Отделал его, да? Все ж ты куркуль.
- Конечно, не "милосердный самарянин", - спокойно признал Тимофей. Зато не халявщик, как многие. Чужого мне не надо, но и свое за так не отдам.
- Жадный, да?
- Жадный - кто разевает рот на чужое. А я уж тогда скупой.
- Тоже ведь не достоинство?
- Я тот, кто есть. И не строю из себя благодетеля, лишь бы обирать ближних. По нынешним временам и честность - много.
- Похоже, достали тебя ворюги, - заметил я.
- Да уж, - вздохнул он. - Я чаял, тут мы достигли предела, отмеренного людям, - ан нет. Понятно, когда прут с голодухи, - но ныне-то откуда взбрык?
- Значит, недооценил ты человечью природу. "Нам нет преград".
- Нас губят две вещи, - объявил Трофим. - Зависть да лень.
- И глупость, - прибавил я.
- Это-то ладно, - не согласился он. - Мы не дурее прочих, токмо думать ленимся. И делать тож - покуда нас раскачаешь!.. А ежели кто умыслит да предпримет чего, тут ему и сделают укорот, чтоб не рыпался.
- Так ведь ты лишь и озабочен, как вынудить ближних раскошелиться, по возможности не прибегая к грабежу. Все эти твои подарки, полуоплачиваемые покупки, "счастливые" часы, "карточки покупателя"... Не стыдно играть на слабостях нации?
- Не я это придумал, - возразил Трофим. - И не отсюда это пошло, если разобраться. Хотя у нас такие приманки работают лучше, - добавил он, подумав. - Кто здесь не любит лотерей!..
- Ну, я не люблю.
- А это оттого, верно, что ни разу не выиграл. Тут он угадал: сколько ни навязывали билетов, ни одного серьезного попадания - уж такая судьба. Так что не мне выступать с разоблачениями.
- Вот, что мне нравится, - сказал я, снимая с крючьев двуствольный убойник. - Российская же работа - а какая игрушка!
- Что хорошо, то хорошо, - согласился Трофим. - Но торговать этим, он подергал за рукав моего маскировочного пиджака, - уволь. Ни один патриот, сколько бы ни надрывался на митингах, не станет покупать себе в ущерб.
- Зато вполне может разгромить твой маркет.
- Дык было б желание - повод найдется.
С сожалением я повесил убойник на место. Черт знает, не люблю ж охоты, тем более на людей, - но к оружию питаю слабость. Атавизм, видимо.
- А как складываются отношения с Двором? - поинтересовался я. - Про бандитов не спрашиваю.
У Тимофея сразу убавилось благодушия - в широком лице, в интонациях.
- Эти обалдуи не угомонятся, покуда не пустят всех по миру, - ответил он. - Их будто не волнует, что станет завтра.
- "Завтра была война", - сказал я. - Или общее благоденствие, как нам обещают. В любом случае, далеко загадывать не стоит.
В глухом гомоне, наполняющем магазин, выделились голоса, донесшиеся от одной из касс. Повернув кудлатую голову, Тимофей вгляделся в кассиршу и помрачнел пуще.
- Отрыжка социализма, - выругался он. - Послал же Бог родственницу. Впрямую не дерзит, но тон, ужимки!.. Ну как научить ее любить покупателя?
- Уволить, - предложил я. - К чертовой матери!.. Пусть помыкается по помойкам - через пару месяцев станет шелковая. Правда, ненадолго.
- То-то и оно, - вздохнул Трофим и вскинул руку, жестом направляя заведующего уладить недоразумение. - Но эта хотя бы не ворует, а сколькие горазды тащить даже у родича!..