Я разулась, женщина подала мне какие-то стоптанные шлепанцы. Я хотела отказаться, заявив, то не стоит беспокоиться, но домоправительница огорошила меня заявлением:
— Надевайте, надевайте, без тапок нельзя. Дмитрий Иванович не любит, когда по его коврам ходят босыми ногами. Они от этого быстрее пачкаются.
— Не знаю, какие к вам обычно гости приходят, только лично я мою ноги каждый день.
Антон негромко хмыкнул, а Валерия Евгеньевна от моего замечания недовольно поджала губы. Мое же внимание сосредоточилось на одной странности. В прихожей на стене были прикреплены четыре вешалки для одежды, еще две стояли прислоненные к стене, между тем как сама одежда, которой надлежало висеть на крючках, кучей валялась на тумбочке. Проследив за моим взглядом, Антон пояснил: — Это антикварные, отец над ними трясется. Вот та, светлая, отделана слоновой костью и серебром, а черная, где крючки в виде голов носорога, — бронзовая, конца восемнадцатого века. Отец повесил вешалки на стену, чтобы клиент мог видеть, как они будут выглядеть в его квартире.
— Вы тоже во всем этом разбираетесь? — поинтересовалась я, разглядывая диковинные предметы. Самой мне больше понравилась вешалка из красного дерева. Ее украшали вырезанные из дерева бутоны роз и листочки.
— Честно сказать, я в этом антиквариате полный профан, — признался Антон, увлекая меня прочь от вешалки. — Просто отец постоянно твердит «не вешай одежду, она конца восемнадцатого» и «не дотрагивайся, это слоновая кость» — вот и запомнил.
Валерия Евгеньевна свернула к кухне, а мы вошли в большую гостиную, чудовищно захламленую разными вещами. В комнате оставалось небольшое свободное пространство, где посередине стоял дубовый стол на массивных ножках и два кресла. Я загляделась на великолепную хрустальную люстру под потолком, напоминающую гигантский алмаз со множеством мельчайших граней.
— Здрасте, здрасте. Так это и есть наша героическая телохранительница, — раздался за спиной чуть дребезжащий голос. — Не слишком ли вы юны для такой работы, барышня?
Я вздрогнула. Повернувшись, я увидела в одном из кресел хозяина квартиры.
— Нет, в самый раз. В КГБ отправляли на смерть девушек и помоложе, — сдержав эмоции, ответила я спокойно.
Говоря это, я изучала старика. Крепко сбитый, седые волосы зачесаны назад, как у Сталина, круглое, лоснящееся лицо практически без морщин. Не верилось, что Дмитрию Ивановичу за семьдесят, самое большее — шестьдесят.
— Стало быть, вы работали в комитете? — задумчиво спросил отец Антона. — И сколько времени?
Не успела я ответить, как на меня обрушалась целая лавина вопросов: где жила? С какое по какое время? Где училась? Когда закончила? Какого характера задания выполняла в комитете? Когда уволилась со службы? Кто родители? Семейное положение и все в том же роде.
Старик хорошо знал свое дело. Вопросы чередовались так, что слабо подготовленный человек, если он говорил неправду, сам бы выдал себя с головой и ничего не заметил. Ворошиловку Дмитрий Иванович презрительно окрестил Институтом благородных девиц. Спорить с ним я не стала, потому что понимала всю бесполезность подобного занятия. Такие люди, как Дмитрий Иванович, считают, что прожили достаточно долго и теперь имеют право навязывать всем своем мнение, и не терпят, когда им перечат. Я расслабленно сидела в кресле, чуть подавшись вперед, руки на подлокотниках, и делала вид, что с жадностью внимаю словам старика.
— Демократы хреновы, развалили страну. А раньше, при Союзе, КГБ весь мир вот где держал, — решивший сделать краткий экскурс в историю, Дмитрий Иванович показал мне сжатый кулак. — Мы американцев били на всех направлениях. Эти сволочи даже своей тени боялись.