Не сказать, чтобы этих сил было в избытке. Скорее наоборот, людей по пальцам считать.
Девяткин долго перебирал тех, кого можно взять на эту операцию. Насчитал троих: самого себя, бывшего борца Савченко, к своим сорока годам дослужившегося аж до сержанта, и младшего лейтенанта Афонина, год назад окончившего среднюю школу милиции. Девяткин решил, что Горбунова, четвертый день пившего водку на хате своей сожительницы Усовой, они повяжут и втроем. Нужно лишь немного везения.
Из соображений конспирации на операцию выехали в гражданской одежде и не на милицейском канареечном «газике», а на личных «Жигулях» Девяткина. Трущобная городская окраина, застроенная бараками и хозяйственными постройками, утопала в грудах не вывезенного мусора и зелени тополей. К бывшему общежитию текстильной фабрики, ныне жилому дому, подъехали в шестнадцать тридцать. Девяткин подогнал машину вплотную к щербатому штакетнику забора. Хорошая маскировка – разросшийся с противоположной стороны забора куст сирени, цветы которой уже обломали местные кавалеры.
Деваться Горбунову некуда, – решил Девяткин. С этой стороны дома – милиционеры. За домом открытое пространство, не спрячешься, там тянулись засаженные картошкой и зеленью огороды местных жителей. Кое-где попадаются небольшие грядки клубники, похожие на свежевырытые могилы. Поэтому огороды напоминают кладбище. Дальше тянется до горизонта кочковатое поле.
С водительского места хорошо просматривался вход в единственный подъезд двухэтажного деревянного здания, украшением которого стала четко выписанная табличка, прибитая на углу: Хомутовский тупик 10. Тесная квартира Усовой точно над козырьком подъезда, похожего на крысиную нору.
В шестнадцать сорок пять, когда милиционеры проверили оружие и уже готовы были выйти их машины, небо потемнело, будто вдруг наступил поздний вечер, на лобовое стекло упали крупные капли. Спустя пару минут хлынул проливной дождь. В окне над козырьком подъезда вспыхнул свет. На белую матерчатую занавеску легла отчетливая тень мужчины. Кажется, он курил. Тень задвигалась, взмахнула руками и, наконец, исчезла.
– Вылет откладывается, подождем немного, – Девяткин посмотрел на часы. – Скажем, на полчасика.
– Да, спешить некуда, товарищ майор, – отозвался с заднего сидения Савченко. – Хорошо, что дождь. Хоть жара на убыль пойдет. И мокнуть не хочется.
Девяткин усмехнулся.
– Я не боюсь ноги промочить, особенно твои ноги. Просто показалось, в окне Горбунов. Может, повезет, он побегает, побегает и завалится спать. Нам же работы меньше.
– А как вы узнали, что Горбунов здесь лежбище устроил? – сидевший на переднем сидении белобрысый Афонин заерзал от любопытства. – Ну, что он у своей марухи?
Девяткин загадочно ухмыльнулся.
– Сведения из закрытых источников, – лаконично ответил он. – Оперативных.
* * * *
Много говорить, что-то объяснять сейчас, перед важным делом, не очень хотелось. «Оперативным источником» стал престарелый ханыга Вазюкин, переступивший порог милицейского кабинета вчерашним утром. Старик Вазюкин числился внештатным осведомителем, но информация, которую он время от времени приносил в клюве, была скудной, не слишком ценной. Касалась она главным образом почему-то краж сушившегося на веревках белья.
«Опять ты про тряпье рассказать хочешь?» – Девяткин с тоской взглянул на пенсионера. Вазюкин многозначительно поднял кверху кривой указательный палац, порыжевший от табачного дыма. Рука Вазюкина дрожала то ли от напряжения, но, скорее, с похмела. Скорчив плаксивую рожу, пенсионер, как ни странно, сообщил нечто важное.