Николай Иванович! Иван Кондратьич! Смотрите, вид-то какой! Да что же это мы? Да где же это мы? воскликнула в восторге Глафира Семеновна. Уж не попали ли мы прямо в Италию? Апельсины ведь это, апельсины растут.
Да, настоящие апельсины, отвечал Николай Иванович.
И пальмы, пальмы. Даже латании. Такие латании, как в оранжереях или в зимнем саду в «Аркадии». Вот так штука! Господи Иисусе! Я не слышала, чтобы в Ницце могли быть такие растения. Право, уж не ошиблись ли мы как-нибудь поездом и не попали ли в Италию?
Почем же я-то знаю, матушка! Ведь ты у нас француженка, ведь ты разговаривала.
Да ведь кто ж их знает! Разговариваешь, разговариваешь с ними, а в конце концов все равно настоящим манером ничего не понимаешь. Смотри, смотри, целый лес пальм! Вот оказия, если мы ошиблись!
Да не проспали ли мы эту самую Ниццу-то вот что? вмешался в разговор Иван Кондратьевич. Ведь вы сказывали, что Италия-то за Ниццей. Ниццу проспали, а теперь в Италии.
И ума приложить не могу! разводила руками Глафира Семеновна, восторгаясь видами. Смотрите, смотрите, скала-то какая и на ней домик. Да это декорация какая-то из балета.
Совсем декорация согласился Иван Кондратьевич. Театр одно слово.
Батюшки! Забор из кактусов. Целый забор из кактусов кричала Глафира Семеновна. И лимонная роща. Целая лимонная роща. Нет, мы, наверное, в Италии.
Проспали, стало быть, Ниццу! сказал Иван Кондратьевич. Ну, плевать на нее. В Италию приехали так в Италию, тем лучше, все-таки к дому ближе. А только что же я шарманщиков не вижу? Ведь в Италии, говорят, весь народ шарманщики. А тут вон уж идет народ, а без шарманок.
Боже мой! И шляпы на мужиках итальянские, разбойничьи. Нет, мы положительно приехали в Италию, продолжала Глафира Семеновна.
Так спроси вон этого эфиопа-то, что к нам в купе давеча влез, чем сомневаться, сказал Николай Иванович. Он туточный, он, уж наверное, знает, куда мы приехали.
Глафира Семеновна откашлялась и начала:
Монсье се Итали? кивнула она в окошко. У сон ну апрезан?
Tout de suite nous serons à Cannes, madame отвечал пассажир, осклабившись в легкую улыбку и приподнимая свою дорожную шапочку.
Ну что? Проспали Ниццу? спрашивает Николай Иванович жену.
Постой Ничего не понимаю. Надо еще спросить. Ну а Ницца, монсье? Нис? Ну завон дорми и не савон рьян Нис Ну закон пассе Нис?
О, non, madame. А Nice nous serons à six heures du matin.
Слава богу, не проехали! произнесла Глафира Семеновна. Фу, как я давеча испугалась.
Да ты спроси, Глаша, хорошенько.
Мэ се не па Итали? снова обратилась Глафира Семеновна к пассажиру.
Non, non, madame. Soyez tranquille. LItalie cest encore loin.
Мерси, монсье. Нет, нет, не проехали. В Ницце мы будем в шесть часов утра. А только скажите на милость, какой здесь климат! Совсем Италия. Пальмы, апельсины, лимоны, кактусы. Да и лица-то итальянские. Вон мужик идет. Совсем итальянец
Без шарманки, так, значит, не итальянец, заметил Конурин.
Молчите, Иван Кондратьич! Ну что вы понимаете! Дальше своего Пошехонья из Петербурга никуда не выезжали, никакой книжки о загранице не читали, откуда же вам знать об Италии! огрызнулась Глафира Семеновна и продолжила восторгаться природой и видами: Водопад! Водопад! Николай Иваныч, смотри, какой водопад бьет из скалы!
А с моря между тем поднималось красное зарево восходящего солнца и отражалось пурпуром в синеве спокойных величественных вод. Начиналось ясное, светлое, безоблачное утро. Из открытого окна вагона веяло свежим, живительным воздухом.
Ах, как здесь хорошо! Вот хорошо-то! невольно восклицала Глафира Семеновна.
Да, недаром сюда наши баре русские денежки возят, отвечал Николай Иванович.
Cannes! возгласил кондуктор, когда остановились на станции.
Поезд опять тронулся, и дальше пошли виды еще красивее, еще декоративнее. Солнце уже взошло и золотило своими лучами все окружающее. Справа синело море с вылезающими из него по берегу громадными скалами, слева чередовались виллы, виллы без конца, самой прихотливой архитектуры и окруженные богатейшей растительностью. Повсюду розовыми цветками цвел миндаль, как бы покрытый белым пухом, стояли цветущие вишневые деревья.
Господи боже мой! И это в половине-то марта! воскликнул Николай Иванович. А у нас под Питеромто что теперь! Снег на полтора аршина и еще великолепный, поди, санный путь.