Один лишь подпрапорщик Чигринский, георгиевский кавалер всех четырех степеней, считал ниже своего звания принимать участие в солдатских развлечениях, хотя ему и очень хотелось. Он только что пришел- на батарею из своего- особого блиндажика, устроенного между батареей и офицерской квартирой.
Чигринский притворно озабоченно расхаживал вдоль орудий, хмурился, подравнивая ребром шафранной руки старомодные усы - черные, с сединой, сальные. Но скука одолевала его.
Он не выдержал отчужденности. Заложив по-генеральски руки за спину, несколько выставив живот, на котором аккуратно лежал хороший офицерский пояс с колечками, он остановился возле третьего орудия, где собралась компания, наиболее достойная его общества, в том числе несколько бомбардир-наводчиков, два взводных, три орудийных начальника и дежурный по батарее, младший фейерверкер Лепко, весельчак и балагур.
Лепко рассказывал анекдоты. Заметив подпрапорщика, он на полуслове спрыгнул с крыши блиндажа, выложенной дерном, стукнул шпорами и приложил руку к козырьку заломленной фуражки.
- Анекдоты рассказываете? - сказал Чигринский со снисходительной насмешкой.
- Так точн-о, господин подпрапорщик! - доложил- Лепко.
- Ну, так можешь не стоять. Садись, продолжай. И я тоже где-нибудь около вас посижу, устроюсь. Послушаю ваши глупости.
Солдаты почтительно подвинулись и дали место начальнику.
- Про что же ты анекдот рассказываешь? - спросил подпрапорщик, оправляя на бедрах гимнастерку превосходного сукна.
- Он рассказывает, Капитон Иванович, - сказал дискантом кузнец, канонир Улиер, бессарабский цыган с громадной синей бородой, - он рассказывает анекдот про то, как он сам в рай попал.
- Это что-то для меня новое. Послушаю. Докладывай, Лепко. Начинай сначала.
Лепко блеснул карими глазами, воровато мигнул слушателям:
- Только, господин подпрапорщик, вы потом до меня ничего не имейте и не обижайтесь.
- Это почему?
- Потому, что тама, в этом анекдоте, есть за вас, господин подпрапорщик. Такой анекдот и ничего кроме.
- Хорошо. Пускай. Я позволяю.
Лепко вскочил на крышу блиндажа, устроил шашку между ногами, сбил фуражку еще более на ухо, облизал губы и с места в карьер начал резким, бабьим голосом:
- Пошел я, значится, в очередь дежурить на наблюдательный пункт, и тама вдруг налетает неприятельский снаряд, и меия в один счет тем неприятельским снарядом убивает на месте. Вот, значится, меня убивает на месте, и в сей же секунд подхватывают меня два ангела под руки, несут на небо и становят против самых райских врат. Ну, конечно, сейчас же выходит апостол Петр и спрашивает: "Что такое за шум, кто пришел?"
Я ему говорю: "Так и так, сего числа убитый на наблюдательном пункте младший фейерверкер шестьдесят четвертой артиллерийской бригады, первой батареи Лепко явился до вас в рай".
Он на меня посмотрел со всех сторон и говорит: "Иди обратно:
мы таких, как ты, мурлов, в рай не принимаем". - "Что это за такое "мурлов"? Как это может быть, что вы не принимаете?
Новое дело! Не имеете права! Когда я шел на действительную службу, нам батюшка говорил, что тот солдат, который службу свою аккуратно справлял, до своего непосредственного начальства имея уважение и потом погиб в доблестном бою за веру, царя и отечество, - тот солдат безусловно сразу принимается до вас в рай. Какой может быть вопрос?" А он меня все-таки не хотит пускать и говорит: "Я ничего не знаю. Я пойду сейчас доложу господу богу. Пусть, как он скажет". Хорошо. Вот апостол Петр пошел до бога, возвращается назад и говорит: "Можно. Господь бог говорит, что если который солдат действительно службу свою аккуратно сполнял, до своего непосредственного начальства имел уважение и потом погиб в доблестном бою за веру, царя и отечество, тот солдат безусловно сразу принимается до нас в рай.