Фары невидимой машины продолжали освещать вход в склад, но людей больше не было видно.
Хлопнула дверь в доме, и, обернувшись, Добрынин разглядел несколько человеческих фигур, шедших в его направлении. Обрадовался, думая, что это Петров и урку-емец спешат на выручку.
Однако уже через две-три минуты ожидание сменилось отчаянием.
- Петров - не русский человек! - выкрикнул, подойдя поближе, Ваплахов, и тут же он покачнулся и бухнулся лицом в снег.
- Помалкивай! - крикнул радист, и контролер сразу узнал его голос.
Ваплахов поднялся как-то неуклюже, и, присмотревшись, Добрынин понял, что и у его помощника связаны руки.
"Предательство!" - подумал он.
Через минуту Ваплахов стоял рядом с народным контролером.
- Я говорил, что он не русский! - негромко бормотал урку-емец, - а русский человек Добрынин не верил...
Подошел радист "Петров".
Вдруг в тишине прозвучал женский голос, сказавший что-то на нерусском языке.
И тут же "Петров" ответил в темноту на том же нерусском языке. И отошел в сторону.
- Что будем делать? - шепотом спросил Добрынин у своего помощника.
- Убежать надо, - ответил Ваплахов.
- А куда? - спросил народный контролер. На этот вопрос урку-емец ответить не успел. Снова возник рядом луч фонарика, осветил лицо Добрынина и тут же перепрыгнул на лицо урку-емца. Подошли трое: человек с фонариком, "Петров" и узкоглазая девушка.
Добрынину захотелось сказать что-то гневное, чтобы показать им свое отношение, но на ум ничего не приходило, кроме простых ругательств.
- Товарищ Добрынин, нехорошо получилось! - оправдывающимся тоном произнес вдруг радист "Петров". - Я думал, что вы спали...
Зло взяло народного контролера.
- Сука! - рявкнул он в глаза радисту. - Родину продал!
Радист помрачнел.
- Моя родина - Япония, - сказал он. - И я ее так же люблю, как вы Советский Союз... Мы не враги. Мы - японские революционеры.
- Революционеры шкурки не воруют! - глядя прямо в глаза радисту, заявил Добрынин.
"Петров" тяжело вздохнул.
- Вам просто ничего не говорили... В Кремле об этом знают... - сбивчиво пытался говорить он. - У нас договор такой с Кремлем: мы берем пушнину в Японию, продаем, а на деньги покупаем оружие для будущей революции... Вот товарищ Такаэ - у нас старший, и он будет руководить восстанием. - "Петров" указал жестом на человека с фонариком.
Такаэ поклонился.
Почувствовав, что опасность миновала, Добрынин немного расслабился.
- А товарищ Тверин знает об этом? - спросил он, все еще сомневаясь в правдивости слов "Петрова".
- А кто это? - спросил радист.
- Ну... его старая фамилия - Калинин...
- А-а, нет, Калинин не знает, - ответил "Петров". - Старовойтов знает, Бережницкий знает, Петренко...
- А кто это? - удивился Добрынин, услышав неизвестные ему фамилии.
- Члены Политбюро и ЦК.
- А Волчанов знает? - строго спросил Добрынин.
- А кто это? - в свою очередь спросил радист.
- Кремлевский чекист...
- Должен знать, - радист кивнул головой. - Вам не холодно?
- Холодно, - ответил Добрынин.
- Тогда пойдемте все в дом, погреемся! Вернулись в дом, где уже сидели около буржуйки несколько японцев. Радист развязал руки урку-емцу и Добрынину. Потом назвал всех японцев по имени, включая и девушку, которая при свете оказалась очень красивой, словно бы пришла из какой-то восточной сказки.
Добрынин долго смотрел на нее. "Петров" объяснил, что она дочь одного из министров и готова сражаться против своего отца, чтобы принести свет и счастье народу .Японии. Звали ее Наоми. В ответ на взгляды Добрынина она прятала глаза, но не прятала стеснительную улыбку своего милого личика.
- А меня зовут Хироми Иосимура, - под конец отвлек внимание контролера радист "Петров".
Добрынин кивнул.
Урку-емец присел у буржуйки и растирал синие от мороза и веревки запястья.