Мой отец несколько минут упивался этим спектаклем, разыгранным его супругой перед его глазами. Затем он потянулся к спящей жене и начал с целого набора медленных ласок невероятной деликатности. Он целовал её в шею, потом спустился к груди, задержавшись на бутончике соска, который он полностью обхватил своими губами, после чего продолжил свои спуск с поцелуями вниз, задержавшись на упругом животе, пока не достиг, наконец, рощи, скрывавшей вход в её пещеру. Моя мать стала вздыхать, как будто ей не хватало воздуха, чтобы дышать, затем она потянулась на спине, как будто во сне, ещё шире разведя свои ноги и принялась совершать странные движения бёдрами. Кровь прилила к моему лицу, мне стало стыдно от увиденного, как будто на моих глазах совершалось преступление, я хотела отвести глаза но не смогла, заворожённая дивным спектаклем. Когда мой отец, внезапно ускорил свои движения, подкрепляя их уже не столь нежными, сколько страстными поцелуями, моя мать открыла глаза, как если бы она внезапно проснулась только что, и сказала с глубоким вздохом:
Это ты, мой дорогой? Я мечтала сейчас о тебе во сне а ты явился ко мне наяву. Как приятно ты меня будишь! Тысячу и миллион добрых тебе пожеланий в твой день рождения!
Самое прекрасное из них это ты, ведь ты позволила мне тебя удивить. Как ты красива сегодня! Ты должна была бы видеть себя со стороны!
Ты застал меня врасплох! Ты закрыл запор двери?
Да, не бойся. Но если ты хочешь мне действительно пожелать добра и увидеть меня счастливым, позволь себе расслабиться, а мне действовать, моя прекрасная, моя дорогая, моя любимая женщина. Ты такая же свежая и душистая, как бутон утренней розы, полный росы.
Я тебе позволяю всё, мой ангел. Но разве ты не хочешь дождаться вечера?
Невозможно остановиться на полпути столь упоительной дороги. Ты можешь легко убедиться, что я не могу больше ждать. Я сейчас взорвусь от любви!
И поцелуи полились рекой, не желая заканчиваться Между тем, его рука становилась все более и более настойчивой, а её движения нежно-напористыми и ласковыми, и моя мать сладострастными вздохами и движениями тела отвечала на его атаки. Поцелуи превратились в жгучие и страстные покусывания. Мой отец целовал свою жену в шею, грудь, сосал её маленькие, уже багровые от возбуждения сосочки, ласкал их с жаром, говоря нежные слова любви, которые иногда прерывали приятную ласку его губ, и моя мать отвечала ему подобным же образом. Так как отец был обращён ко мне спиной, я не могла увидеть всё то, что он делал, но по страстным восклицаниям моей матери я понимала, что она ощущала чрезвычайное наслаждение. Её глаза закрылись, грудь ритмично вздымалась и опадала, все её тело непроизвольно вздрагивало. Она вздыхала и шептала урывками:
Какое наслаждение! Я тебя обожаю! Ты так любезен, так искусен в своих ласках! Ах! Это всё потому, что мы так любим друг друга! И затем послышались сладострастные ономатопеи!
Каждое из этих слов зафиксировалось в моей памяти. Сколько раз я мысленно повторяла их потом! Они меня заставили в последующие дни немало поразмышлять и помечтать! И мне кажется, что я до сих ещё слышу, как они звенят в моих ушах!
Затем, внезапно, они замерли. Мама оставалась неподвижной, с закрытыми глазами, расслабленным телом, а отец производил впечатление раненого солдата, который не может больше следовать за своей победоносной армией. Итак, у меня не было больше ни моего сурового отца, ни моей добродетельной и достойной матери. Я их лишилась в течении нескольких минут. Теперь я видела лишь пару существ, не соблюдающих правила приличия, бросившихся в каком-то ослеплении, в дурмане, в одно жгучее наслаждение, о котором мне до сих не было ничего известно. Отец остался на мгновение неподвижным, а затем сел на край постели. В его пылающих глазах стояло дикое выражение первобытного человека, которое я видела на цветных литографиях, и в них застыла животная похоть. Моя мать же вдруг снова стала сладострастно стонать. В течение этого спектакля моё дыхание отказалось мне повиноваться, я задыхалась от нехватки воздуха, а сердце оглушительно билось и буквально вырывалось из моей груди. Тысячи мыслей пробудились в моей голове, и я беспокоилась, боясь быть обнаруженной и не зная, как мне незаметно покинуть мой тайник. Моё сомнение длилось, между тем, совсем недолго, так как то, что я увидела только что, оказалось всего лишь прелюдией к основному действу. Видимо бог хотел, что бы я за один раз увидела достаточно, чтобы не нуждаться более в дальнейших уроках.