Я в душ, поставь кофе, сообщила Лотта, улыбнулась Карлу, скидывая халат, а затем легкой плавной походкой исчезая за дверцей.
Карл поднялся, натянул пижамные штаны очень уж не хотелось влезать в форменные брюки а затем взял чайник и направился туда же, поскольку раковина для умывания служила также единственным источником воды для питья. Рубашку накидывать не стал его тренированный торс всегда вызывал у женщин весьма позитивную реакцию, так почему не покрасоваться лишний раз? Пока узкая струйка воды станция экономила ресурсы медленно наполняла чайник, он не отказал себе в удовольствии полюбоваться любовницей через стеклянную дверцу душа, которая, впрочем, тут же начала мутнеть от брызг воды, оставляя скорее намек на обнаженную женщину за ней. Намек, впрочем, был соблазнительный, как тут же почувствовал Карл, хотя и занимался только что этим делом с Лоттой, и занимался вполне добросовестно и старательно. «Может, и правда, перевестить на поверхность, устроиться покомфортнее и трахать это красивое домашнее животное каждый вечер для хорошего сна и настроения?» подумалось ему. «Бр-р-р! Что это со мной!?» ответил он тут же сам себе и понес воду в комнату, ставить кофе.
Нет, в целом Карл не был женоненавистником, в известном смысле он женщин очень даже любил, причем достаточно регулярно, но как разумных существ воспринять не мог. Больше не мог. Когда-то, еще курсантом, было дело, влюбился по уши. Как им эта сучка вертела, страшно теперь вспоминать. Чуть из училища не вылетел. Что характерно, так с этой стервой ему ничего и не обломилось. А напоследок, усугубляя оскорбление, она безо всяких отдалась приятелю, который потом долго ходил под впечатлением от продемонстрированных ею поз и бахвалился этим, оказываясь в мужской компании. Сначала Карл очень переживал и даже на приятеля обиделся, но потом оценил невольную услугу, а некоторыми из услышанных поз даже потом воспользовался, хотя и совсем с другими женщинами.
Из этого опыта Карл вынес самый главный вывод в своей жизни об отношениях полов, разобравшись, кто тут охотник, а кто дичь. И в соответствии с этим выводом перестал настаивать на том, чтобы быть пойманным, а наоборот, постарался превратить это в сложную, захватывающую и тьфу-тьфу-тьфу пока еще не решенную ни одной хищницей задачу.
Конечно, появляется законный вопрос а дети? И вообще, «а ты хочешь остаться под старость один, чтобы некому было даже стакан воды подать?» Нет, неужто кто-то и правда не хочет иметь на своей шее визжащее, обсирающееся в пеленки существо, на которое по мере роста надо работать как проклятому, чтобы оплачивать коммерческие детские садики, частные школы, колледжи и университеты, терпеть юношеское хамство, переживать, доживет ли молодое животное до взрослого состояния или свернет себе шею по глупости, а потом, под старость, уже забытому им, перебирать со слезами детские фотографии? Всего этого Карл нагляделся на друзьях и коллегах, и можете догадаться, к каким выводам пришел. Нет, он отнюдь не презирал бридеров, хочешь помучиться ради Бога, выполняй эту важную общественную функцию. Социуму нужны новые поколения работников и воинов. Просто он считал это личным выбором каждого человека. И его выбор был иным.
Впрочем, у сторонников здоровой семьи оставался еще один козырь гены! Неужто ты хочешь, чтобы твои гены умерли с тобой? Но на это у Карла тоже был ответ, даже два. Во-первых, а сестра на что? Два племянника, три племянницы. И если уж доверять воспитание молодого поколения так как раз ей, которая, как и мать, была, по сути, «сержантом в юбке», строила детей на раз, добивалась выполнения ими своих еще маленьких обязанностей и вообще серьезно подходила к вопросу превращения маленьких обезьянок в достойных толковых людей. И где он найдет женщину, которая на это тоже способна? А плодить уродов любителей и без него хватает. Это во-первых, а во-вторых, учитывая количество женщин, с которыми он имел дело, в том числе, и с отнюдь не одинокими, Карл совсем не был уверен, что гены его уже и так не размножились где-то на просторах заселенной ветки галактики. Ну, а то, что никто не будет вешаться ему на шею с воплем «Папа!», так этого он и в отношениях законных родителей и детей тоже не наблюдал. Так что, когда некому, хоть не так обидно.
В общем, выполнять женские капризы и прислушиваться к тому, что они говорят, Карл твердо считал не просто ниже своего достоинства, а категорически неправильным. Захочет сама и так даст, а нет другая найдется. Из этого радикального правила мизантропа он делал исключение только для своей сестры, для матери, пока была жива, и для редких представительниц прекрасного пола, которые просто оказывались толковыми специалистами и хорошими боевыми товарищами. И с ними он принципиально не спал, поскольку «баб много, а друзей мало», и второе на первое менять глупо.