Сидящий напротив бухгалтер Травкин поднял от бумаг морщинистое лицо.
Выгони этого тунеядца! Не рабочая косточка.
В нем есть что-то прочное, крестьянское. Мы начинали вместе, и он ободрял меня своим оптимизмом.
Можете выгнать, это вам даром не пройдет! вспылил лохматый, и твердым шагом вышел.
____
В конференц-зале уже сидели члены Совета нашего общественного движения «Спасение»: писатель Павел Знаменский, свободный бизнесмен Игорь Туркин и политолог и экономист Нелюбин, мои друзья. Вошли громогласный коммунист Холмогоров, неутомимый разработчик утопических проектов (сколько я его знал, он всегда предлагал проекты, горел ими, но они почему-то не шли), и диссидент Волховинский в мятом пиджаке, вернувшийся на родину и прислонившийся к нам (живших в Лондоне эмигрантов по привычке зовут «диссидентами»).
Выплыл откуда-то из гнетущей атмосферы кризиса участник Движения благородный демократ Илья Богородский с медальным лицом, лишенный юмора от переживаний за родину, со своими сторонниками. Заглянул из любопытства известный телеведущий Дмитрий Данг, маленький, с поднятым подбородком, в наглухо застегнутом розовом френче, похожий на дуче.
Трибуна, как говорится, предоставлялась кому не лень. Это был прорыв стало возможным спорить откровенно во время нового кризиса в стране, как во времена после крушения Советского Союза.
Диссидент Волховинский, как старший, говорил доброжелательно, раздвинув улыбку на широком апоплексически красном лице. Когда-то его бизнес «закрыли» в лихие времена, он отсидел несколько лет в тюрьме, и бежал без оглядки за границу, проклиная Систему.
Возвращается Византия, которая вылепила наше мировосприятие. Она была похожа на нашу эпоху бюрократии. Евстафий Ромей во II веке писал: античность была неотделима от достоинства свободорожденного гражданина, а среди ромеев выпороть можно любого. Крестьяне бунтуют, пока у них что-то есть, а потеряв все, смиряются со своей судьбой. Византия пала из-за тоталитаризма. И Россия так и не обрела свою идентичность. Ее общежитие держится на предании. Вместо порядка привычка повиноваться. Вместо знания любознательность. Юридическое знание лишь в требовании своих прав. Не могут понять, что богатство заключается в способности к терпеливой работе. А страх соперничества с Западом? Страх поколений остался еще со времен разорения Ордой. Но у нашего народа есть потрясающая способность подниматься после падения!
С чего ты взял? трубно закричал коммунист Холмогоров. А «Слово о полку? А наш славянский дух, о который, как об утес, разбились все шедшие к нам «с мечом»? Разве этот дух вылеплен не нами самими? А жизнь при тоталитаризме, наряду с насилием над народом, была такой же полнокровной, как и при других системах, и ее невозможно вычеркнуть.
Экономист и политолог Нелюбин, в своем черном кителе демона, самодовольно медлительным тоном пробасил:
Если бы в пломбированном вагоне перевезли бы не Ленина, а трех американских капиталистов как бы расцвела наша страна!
Благородный неулыбчивый Илья Богородский скороговоркой сказал:
От нашего византийства можно освободиться, только изменив Систему, кстати, мирно. Мы создали ячейки по всем регионам.
Га! ощерил зубы телеведущий Данг, и поправил пуговицу наглухо застегнутого розового френча. Куда вам, шутам гороховым, против государственного ресурса!
Он мстил «этим либерастам» за то, что те беспрестанно хватали его за икры, обвиняя в лжепатриотизме и покупке дворца за границей.
Холмогоров с вдохновенной обидой кричал:
Хаете прошлое, забывая, что жили в полете, создавали новую эпоху, пускай и утопию. Коммунизм это тысячелетняя мечта человечества, и ее не опоганить никому!
Это было так, недаром и к середине двадцать первого века компартия существует.
Нелюбин едко усмехнулся.
Вы превратили мечту в пустоту алхимической пробирки, зачинающей «нового человека».
От мизантропа Нелюбина исходило нечто, отчего у окружающих вспыхивали озарения о себе и жизни.
Человеческая особь существо, знающее, что оно смертно, но чувствующее себя бессмертным. Эта трагическая коллизия определяет историю человечества. Утрата светлого будущего воспринимается болезненно. Смутные сокровенные чаяния связывает с мифическим будущим. Это за них жертвуют во время войны.