Ярко пылали на камине восковые свечи, в фарфоровых вазах стояли цветы, а на туалетном столике помещались всевозможные сорта мыла и флакон драгоценной влаги, производимой в соседнем городе Кельне; веселый огонек потрескивал в очаге, показывая, что доброго рыцаря здесь ждали. Служанки, внося теплую воду для его омовений, спрашивали приветно, не желает ли он, чтоб ему перед сном согрели ложе. И по зардевшимся их щекам ясно было, сколь лукаво отвечал закаленный старый боец. Брадобрей маркграфа явился узнать, не нуждается ль его сиятельство в его услугах.
- Клянусь святым Буго, - проговорил рыцарь, сидя на удобной скамейке подле огня, покуда брадобрей удалял щетину с его щек и слегка тронул щипцами и помадой посребренную смоль его волос, - клянусь святым Буго, тут куда уютней, чем в моей каирской темнице. Как поживает мой крестник Отто, а, добрый цирюльник? И как госпожа графиня, его матушка? И благородный граф Карл, мой славный боевой собрат?
- Все у них хорошо, - со вздохом молвил брадобрей.
- Клянусь святым Буго, я рад. Но отчего ты вздыхаешь?
- Мой добрый господин уж не тот, с тех пор как сюда пожаловал граф Готфрид.
- Он тут! - возопил сэр Людвиг. - Ну, от Готфрида я не жду добра! - И покуда он облачался в шелковые панталоны, восхитительно обрисовывавшие очертания его нижних конечностей, и сменял кольчугу на безупречный жилет и камзол, отороченный генуэзским бархатом, кои составляли костюм, приличествовавший рыцарю пред очами прекрасных дам, он вступил в беседу с цирюльником, который, с обыкновенной для его ремесла говорливостью, рассказал о настоящем положении Годесбергского семейства.
Но об этом будет поведано в следующей главе.
ГЛАВА II
В Годесберге
Нужно ли упоминать, что славный воин Людвиг Гомбургский был принят со всей сердечностью в лоно дружественного семейства. Боевой собрат маркграфа Карла, он был высокочтимым другом маркграфини, возвышенной и прекрасной Теодоры, урожденной Боппум, и даже (хотя он и не был силен в богословии и хотя первые князья христианских земель домогались такой чести) был избран крестным отцом для маркграфова сына Отто, единственного его отпрыска.
Вот уж семнадцать лет минуло с тех пор, как заключили брачный союз граф и графиня, и, хоть больше небеса не посылали им наследников, надобно сказать, что Отто был поистине сокровищем и, конечно, никогда еще не ступало по земле столь дивное виденье. Когда граф Людвиг, поспешая принять участие в святых войнах, покинул возлюбленного крестника, он оставил его ребенком; ныне же, когда этот последний кинулся к нему в объятья, граф увидел одного из прекраснейших юношей Германии: высокого и прекрасно сложенного, с нежным цветом здоровья, играющим на щеках, однако уже отмеченных первыми знаками мужества, и с великолежными золотыми кудрями, сбегающими на лоб и плечи, кудрями, которым бы позавидовал и Рауленд. В очах его то загорался огонь отваги, то сияла кроткая доброта. Как было матери не гордиться таким сыном! Как было славному Людвигу не воскликнуть, прижимая юношу к своей груди; "Клянусь святым Буго Катцеиелленбогеном, Отто! Львиное Сердце взял бы тебя в гренадеры". И то сказать - "отрок" Годесберга был ростом в шесть с лишком футов,
Он был одет к вечерней трапезе в дорогую, однако простую одежду дворянина тех времен - и костюм его весьма напоминал туалет старого рыцаря, который мы только что описали, рознясь от него лишь расцветкой. Pourpoint {Камзол (франц.).} на юном Отто Годесбергском был синий и красиво отделан резными золотыми пуговицами. Его haut-de-chausses, или гамаши, были нанкинской ткани, вывозимой тогда из Китая за непомерную цену на ломбардских судах. Соседствующая Голландия поставляла драгоценнейшее кружево для его ворота и манжет; и в этом наряде, в набок надетом шапокляке, украшенном единственным цветком (но зато цветком блистательным - тюльпаном), - мальчик ворвался в туалетную крестного и уведомил его, что кушать подано.