Высокородный отрок покинул комнату с видимой неохотой, а маркграф, севший на место супруги во главе стола, шепнул сэру Людвигу:
- Гильдербрандт прибудет сюда сегодня на пир в честь твоего возвращения из Палестины. Мой добрый друг - мой истинный друг, мой боевой сотоварищ, сэр Готфрид! Не дурно поглядеть, как бы музыканты не напились да пышки не переспели.
Сэр Готфрид, схватив на лету слова своего благодетеля, подобострастно поклонился и вышел.
- Сейчас ты все узнаешь, мой добрый Людвиг, - сказал маркграф и бросил на друга надрывающий сердце взор. - Видел ты Готфрида, только что покинувшего покои?
- Да, видел.
- Ты как будто усомнился в его достоинстве; но поверь, о Людвиг, сей Готфрид - славный малый и мой верный друг. Да отчего бы и не быть ему моим верным другом? Он мне близкий родич и наследник всех моих владений. Если у меня (здесь черты маркграфа снова исказились непереносимой мукой), если у меня не будет сына.
- Но мне еще не случалось видать мальчика более цветущего здоровьем, отвечал сэр Людвиг.
- И, однако же, - ха-ха! - может статься, что скоро у меня не будет сына.
Маркграф опрокинул за обедом не один кубок вина, и сэр Людвиг, разумеется, подумал, что его доблестный друг сильно захмелел. В этом: старался он от него не отстать; ибо суровый боец тех времен не отступал ни пред нечестивым, ни пред пенной чашей, и не одну буйную ночь провел наш крестоносец в Сирии с Ричардом Львиное Сердце, с его соратником Готфридом Булъонским, - какое! - с самим неустрашимым Саладином.
- Знавал ли ты Готфрида в Палестине? - спросил маркграф.
- Знавал.
- Отчего же тогда ты его не приветил как подобает теплым дружеским объятьем? Уж не оттого ль, что Готфрид беден? Ведь тебе известно, что знатностью рода он не уступит и тебе, мой сиятельный друг!
- Что за дело мне до его рода и до его бедности! - отвечал честный рыцарь. - Как это сказано у миннезингера? Ух, черт, вроде "богатство штамп на золотом, а сами мы - золотая монета". Так знай же, Карл Годесбергский, что сей Готфрид - неблагородного металла.
- Клянусь святым Буффо, ты клевещешь на него, милый Людвиг.
- Клянусь святым Буго, милый Карл, то, что я говорю, - истина. Малый был известен в стане крестоносцев, и известен постыдно. До того как пристать к нам в Палестине, завернул он в Константинополь и научился тамошним уловкам. Он плутует в кости, - да-да! - и он конский барышник. Он обыграл на пять тысяч марок простосердечного Ричарда Английского в ночь пред штурмом Аскалона, и я поймал его на месте с краплеными козырями. Он сбыл гнедую кобылу Конраду Монт-Серра, а сам запалил ее, негодяй.
- Как? Ты хочешь сказать, что сэр Готфрид нечист на руку? - вскричал сэр Карл, сдвинув брови. - Ну, клянусь святым заступником Буффо Боннским, всякого, кроме Людвига Гомбургского, я б за такие слова вспорол от черепа до самого брюха!
- Клянусь святым Буго Катценелленбогеном, я готов подкрепить свои слова кровью сэра Готфрида, но только не твоей, старый боевой собрат. И надо отдать плуту должное - он малый не промах. Святой Буго! И ведь он отличился под Акром. Но такая уж у него была слава, что, невзирая на доблесть, его выгнали из войска и даже капитанский патент не разрешили продать.
- Про это я слыхал, - сказал маркграф. - Готфрид мне обо всем поведал. Вышла какая-то глупая пьяная стычка, - глупейшая штука, поверь мне. Гуго Броденельский не пожелал, чтобы на столе была черная бутылка. Готфрид разгневался и, говоря по правде, просто-напросто запустил этой бутылкой в сиятельную голову. Отсюда его изгнание и нежданное возвращение. Но ты не знаешь того, - продолжал маркграф, тяжко вздыхая, - какую услугу оказал мне достойный Готфрид. Он раскрыл мне глаза на изменника.
- Ну, пока еще нет, - отвечал Гомбург с усмешкой.
- Клянусь святым Буффо! Трусливого, гнусного обманщика, коварного изменника! Скопище изменников! Гильдербрандт - изменник, Отто - изменник, и Теодора (о, благие небеса!), она - она тоже.