Как ошеломленный, пастор провел рукою по лбу и с удивлением смотрел на молодого человека.
Дора поднялась; ее большие глаза, полные удивления, остановились на Фрице, и она заплакала, улыбаясь.
Вы хотите отправиться в Петербург? спросил пастор, помолчав. Какая странная мысль!..
Он нерешительно взглянул на свою жену. Ее спокойствие сменилось мрачной сосредоточенностью; погруженная в размышление, она долго смотрела на молодых людей, которые стояли и напряженно ждали решения своей участи. Наконец она проговорила:
Каждому сердцу приходится бороться за свою любовь и тяжело добывать свое счастье, свой покой. Пусть он едет и Бог да поможет им!
Благодарю, тысячу раз благодарю вас! воскликнул барон, горячо пожимая руку пасторши. Спасибо за эти слова! Ведь вы тоже нашли друг друга там, в России, почему бы и мне не привезти оттуда своего счастья? Вы знаете великого князя, вы были его друзьями, если вы дадите мне с собою несколько слов к нему, я уверен, он примет меня хорошо, если я от вашего имени представлюсь ему.
Пасторша посмотрела на него долгим, странным взглядом, затем произнесла:
Да, я дам вам с собою письмо, так как имею право обратиться с просьбою, и если под снегом и льдом не застыли и сохранились хотя какие-нибудь человеческие чувства, то мое слово будет услышано.
Я знал это, я знал! воскликнул Фриц. Что вы поможете мне, что вы одобрите мою мысль! Вот видишь, Дора, сказал он, с восторгом заключая молодую девушку в свои объятия, все уладится к лучшему, мы будем счастливы. Ведь немыслимо, чтобы мы могли расстаться!
Но ваш отец? спросил пастор, задумчиво качая головой.
Сегодня же я поговорю с ним, ответил Фриц. Он, наверное, не будет ничего иметь против; а если бы и так, воскликнул он с упорной решимостью, то я уеду против его воли. Никто не может запретить голштинскому дворянину искать справедливости у своего герцога. Я поеду тотчас же, добрые намерения не следует откладывать. Я соберусь в путь в несколько дней, а потом, дорогая Дора, никто уже не разлучит нас.
Нет, нет! раздался глухой голос старика. Мой цветок красивее, он должен быть на верхушке дома Мой цветок темно-красный и желтый, а твой едва расцвел, совсем еще зеленый!
А я не хочу, не хочу! горячо запротестовал мальчик. Я положил последний камень, и мой цветок должен быть на верхушке!
Старик и мальчик старались одновременно водрузить каждый свой цветок, непрочное здание рухнуло, и мальчик принялся громко плакать.
Мама, закричал он, мама, дядя разрушил мой дом Гадкий, злой дядя!
Старик смотрел мрачно, но через минуту разразился громким, резким смехом.
Разрушил! воскликнул он. Да, да, разрушил Но почему бы мне и не разрушить, когда рушатся более прочные здания и погребают под своими обломками тех, кто, казалось, неколебимо стоял на вершине? Игрушки, все на свете игрушки, игра случая, злобы, подлости и людской лжи Почему это должно устоять, если все остальное рушится? Долой, все, все долой сейчас!
Тощими, сухими руками он стал разбрасывать кубики; некоторые из них покатились далеко. Ребенок в страхе прижался к матери и громко плакал, глядя на опустошение, производимое старцем.
Милый папа, мягко сказала Дора, подбегая, не волнуйся, пожалуйста!.. Ты знаешь, что тебе вредно волноваться! Ты прав, сказала она, понизив голос, чтобы ребенок не слышал, ты прав, твой цветок красивее, давай мы снова построим дом и посадим на верхушку вот этот георгин.
Старик испуганно вздрогнул, когда Дора дотронулась до его плеча.
Да, да, я буду хорошо вести себя, Дора, я не буду шуметь, не буду буйствовать Ты знаешь, я охотно повинуюсь тебе Ты так добра со мною! Ты не запираешь меня, не скручиваешь мне рук этой ужасной смирительной рубашкой, ты не запираешь меня в темную клетку, где света Божьего не видно, поэтому я охотно делаю все, чего ты требуешь от меня. Приведи сюда маленького Бернгарда, я попрошу у него прощенья, снова построю ему домик и поставлю на верхушку крыши его цветок.
Старик с мольбою простер руки к дочери и смотрел на нее скорбным, умоляющим взглядом.
Мальчик услышал последние слова старика, быстро успокоился и снова поспешил к нему играть.
Дора отвернулась в сторону и залилась слезами.
Молодой барон Бломштедт подошел к старцу, положил руку на его седую голову и громко, торжественно сказал:
Слушай, Дора! Клянусь тебе Богом, что не вернусь, пока не будет искуплена вина и снят позор с этих почтенных седин.