Декабрь 73 г.
ВОЛЧИЙ СЛЕД
След ещё не успел остыть,
Значит он уже где-то близко.
Тяжесть неба нависла низко,
Так и хочется сесть и выть,
Но по следу идти не рыскать,
Надо только суметь добыть.
В поле лижет позёмка снег,
Лижет в нос языком колючим
Запах следа горячий, жгучий,
Шире делает волчий бег.
Может это счастливый случай,
Может, будет ночной обед?
Лось устал, глубоки снега.
Он всегда уходить старался,
Но, бывало, с волками дрался,
Крепки были его рога
А теперь он волков боялся,
Хмурый вечер его пугал.
Тенью лося вожак настиг.
Был удачен прыжок могучий
Круп пронизало болью жгучей,
Зверь споткнулся, упала на миг
Лес качнулся, поплыл беззвучно
Горло резал голодный клык.
Понял, старость пришла давно,
Как пришла не заметил просто.
И тоска охватила, остро,
Память вёсен, счастливых снов,
Даль тайги и цветущий остров,
И подруги блаженный зов.
Лес печально шумел в ночи,
Свой трофей свежевали волки.
Падал снег, но уже не колкий.
Лес, осенний, тихонько ворчит.
Грустно видеть от жизни осколки,
Но душа, почему-то молчит.
Осень 77 г.
В ДОЛГУ
Для всех я заурядный неудачник.
Смеются: «Распашонка не душа,
Живёт беспечно, как заядлый дачник,
Живёт, и не имеет ни шиша».
Пусть будет так. Мне много и не надо.
По мне я даже сказочно богат.
Люблю тайгу и мне за то награда
Таежные глухие берега,
Безвестных речек карие затоны,
В глубинах камышей утиный кряк,
Морзянка дятла в алых всплесках кроны,
Бой глухарей весенних забияк.
А лес зимой?..
У стога, на делянке,
Застенчиво распишется беляк,
И, с первым золотом, взрывая снег полянки,
Тетерева украсят березняк.
Зима в лесу! А солнце!
Свежесть студит,
Рисуют мыши бусы на снегу
Я очень жаден, ошибались люди,
Ловлю, хватаю радость на бегу.
И всё мне мало, что-то гонит, будит
Но чудится мне, будто я в долгу
Мы все в долгу, да только часто люди
Сокровищниц души не берегут.
Осень 72 г.
ГЛАЗА ДРУГА
Тайга пропала, друг, моя собака,
Пропала год назад, но до сих пор
Я помню день, когда как мальчик плакал.
Её глаза мне снятся, как укор.
И в этом кротком, долгом карем взоре,
Огонь, давно отпевших нам, костров,
Плывут туманы, и томятся зори,
И бег лосей, и взлёт тетеревов.
В них всё, что было, и о чём мечталось
А нынче, в чьей-то, тесной конуре,
За миску супа, из всего, осталось
Облаивать заборы во дворе.
Лето 78 г.
И ЕЩЁ О СУДЬБЕ
Он не родиться, ну, просто не мог.
Мать немудрёной породы
Им разрешилась Свидетели Бог,
Бог и законы природы.
Вырос как тень. Одинок и уныл,
С роду уюта не зная,
Он лишь скулил или жалобно выл,
Но никогда не залаял.
Был откровенно приветливый пёс,
Только не ведал бедняга
В жилах он кровь беспородную нёс,
И назывался: «дворняга».
С доброй надеждой любил наперёд
Всех, кто б ни шествовал мимо.
Ждал, может, кто-то его позовёт,
Может быть, даст ему имя.
Только его неухоженный вид
Многих пугал, как проказа.
Был он нередко мальчишками бит,
Но не залаял ни разу.
В сердце его наводили сполох
Всякие разные люди
Мясо подбросили: «Жри, Кабыздох.
Жри, тебе досыта будет».
Счастье без меры На снежной заре,
Голод не знает отказа.
Тихо сдыхал на широком дворе,
Зло не облаяв ни разу.
Лето 83 г.
ОБОЗНАЛСЯ
В коротеньких, потрёпанных штанишках,
Держа ручонкой прутик между ног,
Небесными глазёнками, мальчишка,
Мои глаза поймал и, вдруг, изрёк:
«Мой папа!..». Замер.., видно, ждал улыбки,
Ища в моих глазах свою тоску.
С надеждой, не спеша, привстав на цыпки,
Готовый в руки брызнуть по песку.
Душою желторотой замирая,
(Лет трёх, сопливый, белобрысый чуб),
Он словно нищий ждал у двери рая,
И шмыгал носом, слизь, сгоняя, с губ.
«Мой папа», повторил, и, вдруг осёкся
В глазёнках дым погашенных свечей
И этот, молча, от него отрёкся
И этот не его, но чей-то.
Чей?!
Лето 97 г.