Наливая третью рюмку крепкого рома, Владимир уже вслух сказал самому себе:
Вот я дурак! Зачем отпустил? Куда она теперь? Она же пропадет
Спустя еще какое-то время он тихо прошептал:
Если ТАМ есть Божий суд, то именно за эту чистую душу с меня спросят более всего.
* * *Если вы, мои дорогие читатели, прочитав первую часть романа, подумали, что Владимир Иванович Махнев остался совсем равнодушным к отъезду собственной кузины, то вы ошибаетесь. Под грудью нашего красавца билось хоть и холодное, но все-таки человеческое сердце.
Придя под утро из трактира, он проспал в своей знаменитой бане почти до обеда следующего дня. Когда проснулся, сильно болела голова. Глаша снилась ему всю ночь. Во сне она была нагая и бежала по дороге, пытаясь спрятаться, защититься от невидимых преследователей. Ее волосы растрепались на ветру. Она была напугана, огромные глаза смотрели с мольбой.
Глаша, стой! Остановись же, глупая. Вернись, хрипел он.
Прогнав навязчивый сон, он долго приходил в себя, пил квас и огуречный рассол. К вечеру его навестил Игнат. Он явно хотел услышать новости о Глафире Сергеевне.
Не спрашивай ничего, Игнатушка Не увидим мы более нашей Глафиры Сергеевны.
Что так? Игнат плохо скрывал волнение.
Да, так. Барин твой не в своем уме, видно, раз разрешил ей ехать на все четыре стороны.
Да, как же так? Пропадет ведь барышня. Она же сирота.
Не трави душу. Сам себе места не нахожу. Не сыщиков же за ней по дорогам посылать. Веришь, словно наваждение нашло. Прогнал я ее. А она все плакала, руки ко мне тянула. А я, дурак, деньгами откупился. И Елистратишке ее денег дал, чтобы он молчал и не разыскивал ее.
Ты был у него?
Да, вчера. Имел неудовольствие. Дом сырой, темный, словно склеп. Как представлю, что она там жила несколько месяцев, так казнить себя начинаю. А еще более за то казню, что отпустил ее. Надо было снять ей квартиру, что ли Пропадет же с этой своей рыжей дурехой.
Да уж, невеселые вести
Вот, что у меня за характер такой гадкий?! А? Чем больше мне о любви и чувствах баба талдычит, чем больше навязывается, тем более я мечтаю прогнать ее с глаз долой. А эта сначала только плакала, в любви объяснялась, а как оделась, лицо гордое. Стоит и в мою сторону уже не глядит. А как край ее юбки мелькнул предо мной прощально за порогом, вот за этим, Махнев ударил кулаком по косяку. Так я тут же, вроде, как опомнился. Закричать вослед хотел, вернуть. Но сдержал себя. Зубы сжал. Не позвал. Она и уехала. Видно, уже не свидимся.
Игнат молчал, хмуро глядя в окно.
Ну, еще ты меня своим молчанием казнить, что ли станешь?
Не стану. На все здесь твоя воля
Ну и женился бы сам тогда на ней.
Я бы женился, только ты бы разве дал?
Правильно мыслишь. Не дал бы, осклабился Владимир.
Вот то-то же. Сам не гам
Не продолжай. Захотел жениться? Я женю тебя вмиг.
Ничего я не хочу. Поехали, твоё благородие, нас купец Белоглазов ждет.
Не поеду сегодня никуда. Не до дел мне нынче. Принеси лучше водки из погреба и пожрать. Да, и девок к вечеру приведи пару. Или трех.
Всю неделю Махнев пил и кутил в своей бане, пытаясь унять неожиданную тоску по своей кузине.
Но, ничто не вечно в этом мире унялись, притупились, внезапно вспыхнувшие чувства к Глафире Сергеевне, посетившие сердце нашего ветреного героя. А когда, совсем не к месту, возникал её образ в услужливой памяти Махнева, он тут же гнал его, словно старый сторож навязчивую, бездомную собачонку с барского двора.
* * *К ночи третьего дня беглянки остановились на постоялом дворе, последнем на пути к Нижнему Новгороду. Они оплатили отдельную комнату, куда хозяйка принесла им горячего чаю, теплой воды в кувшинах и нехитрой еды пирога с капустой и простоквашу.
Поешь еще, уговаривала Татьяна Глашу.
Я не хочу, Танечка
Не будешь есть, как следует, быстро захвораешь. Нам надо быть сильными. Чего ты горюешь? От супостата твоего сбежали. И то радость.
Да
Я же знаю, что ты по Володечке, демону, тоскуешь.
Глаша в ответ молчала, низко опустив русую голову, по щекам предательски катились слезы.
Таня, неужто, это навсегда? всхлипывая, спрашивала Глаша, глядя на подругу заплаканными глазами.
Что?
Что мы уехали из Махнево?
А что мы там забыли-то?
И ты не будешь тосковать?
А кому я там нужна? Мои родичи не опечалились, когда барыня меня с тобой отправила. А вольной даже обрадовались. Отец так и сказал: «замуж, тебе, дылда, все одно здесь не выйти. А кормить тебя я более не стану. Кормись возле господ своих». На этом и расстались. Так что, Глашенька, по мне там никто горевать не станет: была Танька, да вся вышла. Хорошо еще, что барыня слово свое сдержала и дала мне вольную. Честно сказать, уж и не ждала я милости такой от Махневых. Теперь хоть бумаги у меня все исправны, не то на первой же заставе замуровали бы Таньку твою в кутузку и били бы батогами. Ехала бы ты сейчас одна по России-матушке.