Готовил Дик, а это значило, что на обед будет что-то вкусное, сложное и требующее мытья огромного количества посуды. А мыть предстояло Джетри.
— Такая уж выдалась вахта, — утешил он себя, выливая остатки в мусоросборник и отправляя чашку в мойку. — Следующая вахта может быть только лучше.
Поскольку во время следующей вахты ожидалось прибытие в порт Инсольта, если ничего чрезвычайного не произойдет, в этом можно было не сомневаться. Эта мысль немного подняла ему настроение, и он даже стал тихонько и немелодично насвистывать, чтобы скрасить себе спуск вниз, к метлам и швабрам.
Он начал работу с жилых кают, сдирая ароматобелье с коек, скатывая смятые, пропахшие потом подстилки и запихивая их в переносной утилизатор. Зэм, Сейли и Григ успели смениться: двери их кают были закрыты, горели синие лампочки — «не беспокоить». Джетри оставил у их дверей скатки с чистым бельем и двинулся дальше, не слишком торопясь, но и не медля. Он по опыту знал, что сбор вонючек занимает значительно меньше времени, чем отводится на рабочую вахту. Даже если делать вонючки тщательно и правильно — что необходимо, если он не хочет, чтобы капитан прошлась по нему ногами, не сняв скафандра, — у него в конце вахты останется свободное время. Время, оставшееся после выполнения работы, ему разрешалось использовать для занятий. Надо было только очень аккуратно отмерить столько времени, чтобы дядя Пейтор или капитан не назвали его лентяем и не отправили в качестве наказания к центру корабля.
Поскольку работа на вонючках умственных усилий не требует, его мозги нашли себе занятие. Как правило, Джетри пользовался этим временем, чтобы повторить последние уроки или помечтать о будущем, когда он станет самостоятельным купцом и сможет сам заключать сделки и сдавать корабль во фрахт, не обращаясь за подтверждением к дяде Пейтору, который вечно пересматривает его цифры и перепроверяет все его исследования.
Сегодня его мозги начали с ворчания и продолжали в том же духе, развивая тему грязной работы. Меняя белье у себя в каюте, он попытался навязать себе оптимистический взгляд на вещи, чтобы не скатиться в глубокое уныние, но обнаружил, что проигрывает спор с самим собой.
Он был самым младшим, тут спорить не приходилось — самым младшим из троих детей капитана Изы Гобелин, нежеланным и предназначенным к аборту, если бы его сладкоречивый отец не уговорил ее передумать.
Хоть сперва и нежеланный, на корабле Джетри был небесполезен. Дядя Пейтор учил его купеческому делу и даже признал, что изыскания Джетри в области лиадийских рынков могут принести кораблю прибыль. По правде говоря, дядя Пейтор даже одобрил крупную покупку, предложенную Джетри в прошлом порту — а что это было, как не выражение доверия к умениям самого младшего члена экипажа?
«Это правда, — возразила та половина его самого, которая была намерена погрузиться в уныние, — дядя Пейтор признает твою полезность для корабля, но можешь ли ты сказать то же самое о твоей матери?»
Что было нечестным вопросом. Конечно, он не мог сказать того же о своей матери, которая младенцем поручила его заботам Сейли и не обращала на него внимания, пока он был мальчишкой. Когда умер отец — надо признать честно, — капитану пришлось выдержать множество перемен, и одной из них была та, что она лишилась возлюбленного и человека, с которым она могла обсуждать все дела и который был с ней со времени ее второго полета после перехода с родного корабля, «Гренадина». Ей понадобилось три дня загула, чтобы обрести хоть какое-то равновесие: она вернулась домой пьяная, вся в синяках и ссадинах, и объявила себя излечившейся.