И кто будет говорить, будто она ошибается? Конечно, ты изучаешь историю, но Хат изучала портовые рассказы, когда тебя еще в центр корабля не пускали!
— Ну, не настолько давно! — добродушно возразила Хат на фоне шорохов и скрипов, возвещавших о том, что она передвигается по скамье к пульту управления.
Свет залил кубрик, упав на четыре удивительно похожих лица с широкими скулами и квадратными подбородками. У Хат и Джетри глаза были карие, а у Дика и Мел — голубые, у нее — светлее, чем у него. Все четверо стриглись по-космонавтски коротко, и волосы у них были похожи на темные бархатные шапочки, туго натянутые на голову. Мел была ближе всего к Джетри по возрасту: девятнадцать стандартных лет против его семнадцати. Хат и Дик родились настолько близко друг к другу, что когда спор заходил о старшинстве, приходилось учитывать минуты: обоим было по двадцать стандартных лет и оба владели долей взрослых.
Их фамилия была Гобелин. Их кораблем был «Рынок Гобелина», приписанный к Новой Карпатии, но родную планету никто из них не видел — и сожалений по этому поводу не испытывал.
— Ага, может, Джетри расскажет нам какую-нибудь историю, — сказал Дик почти насмешливо, — ведь он знает так много.
Джетри почувствовал, что у него пылают уши, и опустил взгляд в кружку. Там было коко — которое должно было согреть его перед сном. Теперь оно уже остыло, а история Хат была такая, что теперь половину свободной вахты заснуть не удастся.
Хоть он и знал, что это неправда.
— Отстань от него, Дик, — неожиданно вступилась Хат. — Джетри не зря учится: дядя доволен. Говорит, это нам на пользу — что у нас есть человек, говорящий на лиадийском.
Дик начал было смеяться, но прочел что-то по ее лицу и пожал плечами. Джетри благоразумно не стал объяснять, что его лиадийский едва выходит за рамки «моя твоя понимай».
Вместо этого он допил остатки холодного коко, что ему удалось сделать почти без содрогания, а потом встал и прошел через кубрик, продолжая правой рукой теребить старинную плитку, приносившую ему успокоение. Он поставил чашку в мойку, кивком попрощался с двоюродными братом и сестрами и отправился к своей койке.
— Доброй вахты, — пробормотал он.
— Доброй вахты, Джетри, — ласково отозвалась Хат. — Просторных снов.
— Спи крепко, парень, — добавил Дик.
Мел помахала рукой и улыбнулась:
— Веди себя хорошо, Джет.
Он вышел из кубрика и приостановился, взвешивая возможность заснуть, притягательность исторического расследования судьбы Била — и протяженность выговора дяди Пейтора, если его опять поймают за чтением во время, отведенное для сна.
Это соображение оказалось решающим: его дядя во время выволочек всегда распалялся. Вздыхая, Джетри повернул направо. У себя за спиной он услышал, как Дик говорит:
— А теперь, Хат, когда мальчик ушел, расскажи нам что-нибудь по-настоящему страшное.
Поскольку заснул Джетри поздно, то неудивительно, что он проспал сигнал — а это означало, что на завтрак ему достанется только сухарь и остатки со дна кофейника. Продолжая жевать, он просмотрел расписание работ — и обнаружил, что он на вонючках.
— Грязь! — проворчал он, глотая горький кофе.
Дело было не в том, что он завидовал обязанностям своих кузенов — которые они имели в полной мере, на корабле лентяев не было, — просто ему хотелось наконец подняться выше грязной работы и разовых поручений, которые слишком часто выпадали на его долю. У него была учеба — которая тоже была своего рода работой — обучение авральным процедурам, которым ведал Крис, и наука о двигателях с Хат. Конечно, он был самым младшим: ниже его на иерархической лестнице никого не было, и это учитывалось. Черную работу тоже кто-то должен делать, и если не самый младший, то кто же?
Засунув остатки сухаря в рот, он проверил дежурство по камбузу и чуть было снова не выругался.