Кружков Григорий Михайлович - Пастушья сумка (сборник) стр 3.

Ну полно, Аленка! Устал я кричать и аукать.
Спустилося солнце за старые ели,
И в той стороне
Стало небо совсем полосатым,
И перед закатом
Нагретые волны сильней заблестели.

Вечерняя птица
Из зарослей шумно вспорхнула.
«Она утонула!
Сестрица твоя утонула!» 
Мне крикнула птица и озеро перепорхнула
В три взмаха скользящих
И снова пропала
В кустах краснотала,
В дрожащей листве краснотала.

Аленка, ну выйди же!
Страшны мне эти загадки.
Вот тоже затеяла прятки!
Но ветер подул, и деревья в лесу зашумели:
«Вот здесь, в этой теплой купели
Найдешь ты ее
В этой теплой и чистой купели».

Так значит
Так значит, тебя эта заводь зеленая прячет!
Баюкает мглой, тишиною звенит, как в колодце
И черный сомище

У ног твоих вьется,
Трава по рукам оплетает
Ключи, пробиваясь со дна, все бормочут, щекочут,
Холодной волною глаза размывают,
Холодной, подводной волною глаза размывают.

Очнись же, Аленка!
Скорее от мест этих злых откочуем!
Село недалеко,
Успеем до ночи, а нет так в стогу заночуем.
Всегда тебя слушаться стану,
Теперь без обману,
А как набредем на малину,
То сам буду первый делиться.
В грозу на дороге,
Зимой без костра в холодину,
И что ни случится,
И мерзнуть, и мокнуть не в горе! 
И пить из копытца
Но не разлучаться,
Но не расставаться с тобою!

Уже засыпают кувшинки,
И только, как стрелки,
Как маленькие пружинки,
По светлой воде
Все скользят и скользят водомерки
(Песок остывает,
Осоку знобит у обрыва)
Но сумерки медлят,
Не гаснет вода,

И прозрачное небо не меркнет,
По светлой по сонной воде
Скользят водомерки
(Куда я пойду?)
Скользят и скользят торопливо

Стонут мои ноги, еле ходят,
И глаза мои болят, гноятся.
Добрые-то люди стороной обходят,
Доброты своей, видать, боятся.

Сгорбленная подошла старушка,
Желтыми глазами смотрит, плачет.
Пойдем со мной,  говорит,  дедко.
Куда это?  Беру тебя, значит.

Со старостью ли берешь меня, бабка?
Ой, со старостью, горе мое, горе!
С хворью ли берешь меня, бабка?
Ой, и с хворью, милый, со всей хворью.

Так идем под солнышком майским,
По дороге разговор гово́рим.
Скоро ли дойдем, бабка?
А и вскорем,  говорит,  милый, вскорем.

Дочка на пляже отца зарывает в песок,
Зыбко и смутно ему, словно семени в грядке;
Что-то лепечет лукавый над ним голосок,
Смугло мелькают лодыжки, ладошки, лопатки.

Веки смежил он и в небо глядит сквозь прищур,
Пятки вперед протянул фараон фараоном.
Девочка, став на колени, как жрица Хетсур,
Руки к нему простирает с глубоким поклоном.

Мечет в них дроты свои обжигающий Ра;
Тысячи лет не кончается эта игра.
Вот пододвинулась туча, и тень задрожала
Где ж тонкорукая?
                           Краба смотреть убежала.

У вечности всегда сухой закон.
Но каплет, каплет жизни самогон,
Переполняя пифосы и фляги.
И времени послушные волы
Вытягивают на берег валы
Тяжелые возы горчащей влаги.

Не трезв, не пьян, брожу я целый день.
Тень-тень, мне каплет на уши, тень-тень.
А за холмом прибрежным, в травном зное,
Мне бабочка ударилась в лицо:
Да это же, ей-богу, письмецо
С оказией!.. А вот еще другое!

Замри, я говорю, замри, присядь!
Дай мне судеб известье прочитать,
Куда ты снова ускользаешь к шуту?
Чего ты хочешь, не понять никак:
То вверх, то вниз крылом, то так, то сяк,
И тыща перемен в одну минуту.

Так кто из нас хлебнул: я или ты?
Помедли, воплощенье суеты,
Не мельтеши, дай разобрать хоть строчку, 
Пока шуршит маслина на ветру
И за пригорком к худу ли, к добру
Прибой на нас с тобою катит бочку.

Не трепещи: ведь я тебя не съем.
Не торопись к татарнику в гарем
Мелькать в кругу муслиновых созданий.
О Мнемозина! восемнадцать лет
Тому назад ты родилась на свет:
Прекрасный возраст для воспоминаний!

Они мелькают, вьются Как тут быть?
Чтоб их понять, их надобно убить!
Но чем злодействовать, не лучше ль выпить?
Ого! какой сверкающий глоток:
В нем Иппокрены жгучий холодок,
И страшный Стикс, и будничная Припять.

Да, нас поила общая струя,
Я бражник твой, капустница моя,
И капля есть еще в кувшине нашем.
Пусть нам Хайям на дудке подсвистит
И подбренчит на арфе царь Давид
Давай кадриль несбывшегося спляшем!

Закружимся над солнечной горой,
Где вьется мотыльков беспечный рой,
Над серою иглою обелиска,
Над парочкой, уснувшей под кустом,
Над грузовым, грохочущим мостом,
Над Самаркандом и над Сан-Франциско;

Закружимся над мертвенной луной
(Ее обратной, скрытой стороной),
Над горсткой угольков в кромешной яме,
Над догмами, над домиком в Москве,
Где русский йог стоит на голове
И смотрит в вечность трезвыми глазами.