Вспомнив о неверном, чуть не отравившем его, Абдулла проговорил жестко:
Всем глаза выколем, дай только время. Черед придет выколем всем, всем!
Муалим, в этом кишлаке открыли школу.
Школу? Зачем?
Я вот тоже спрашиваю зачем она тут? И себя спрашиваю, и Аллаха не нахожу ответа. Может, вы, муалим, ответите, зачем нам нужна школа? Верный человек говорил смело. В следующий миг он испугался этой смелости и склонился в поклоне. Под рубахой у него обозначились остренькие, неестественно уменьшенные лопатки: тело верного человека было хилым, словно его редко кормили. Плевать в конце концов на тело, главное, человек этот имел хорошую ясную голову, лисье чутье и волчью беспощадность. Абдулла ценил верного человека, поэтому и позволял ему говорить накоротке.
Ничего не отвечу я тебе на это, проговорил Абдулла тихо и жестко, помял щеки пальцами, в других кишлаках школ нет и тут не нужна. Он подвинтил огонь яркой китайской лампы, горевшей на столе, несколько раз качнул насос. Сделалось светло, как днем, лампа загудела ровно и умиротворенно, будто походный примус. Хорошую продукцию производят соседи. И фонари у Абдуллы китайские, и автоматы Калашникова, и консервированные сосиски, и пуховики, чтобы не мерзнуть в горах, и «эресы» легкие ракеты класса «земля земля», все китайское. Проговорил, тяжело глядя на верного человека:
Ну?
Кабул прислал в кишлак двух учителей, верный человек вдруг дробно, как-то по-птичьи рассмеялся: Оба дураки, но занятия ведут.
Где они?
Крепко спят и совсем не чуют, что не там ночуют. Койоты! Они здесь, в кишлаке.
Учителя, значит. Абдулла усмехнулся, глаза у него начали светлеть, наливаться опасной прозрачностью; заскользили, заметались в них ледышки, счетные палочки за ушами, вонь изо рта, медленный голос, затрещины и непременное желание научить детей читать и писать, да?
Да, и непременное желание научить детей читать и писать, подтвердил верный человек.
Взять учителей! приказал Абдулла.
Учителей взяли те не смогли сховаться, и время на это имели, и возможности, а не воспользовались. Молоды еще были учителя оба только что из теплого гнездышка, именуемого техникумом, летать пока не научились, крылья тощие, пера мало.
Чему взялись, спрашивается, учить детей? Тому, чтобы они были такими же голозадыми, как и сами? Абдулла задумчиво огладил гладкое лицо, поднял испанский, дорого поблескивавший в свете лампы пистолет «стар», щелкал курком и, что-то переборов в себе, отвел глаза в сторону. Сосунки! Надо бы посмотреть на них, но смотреть не буду.
Тогда скажи, что делать с учителями, Абдулла?
Обычная процедура: отрезать головы, зашить в животы.
То, что Абдулла называл обычной процедурой, было уже исполнено не раз к этой процедуре, вызывавшей у новичков зябкую дрожь, озноб, некоторую бледность, обмороки, люди Абдуллы привыкли. Оказалось, это так несложно отхватить человеку голову и засунуть ее в кровоточащий, черно-перламутровый распах живота операция, правда, требует некой последовательности и мастерства, но все-таки она несложная. У Абдуллы было несколько мастеров высокого класса, сумел воспитать.
Молодых учителей убили. Один из них перед смертью плакал в Кабуле у него оставалась мать, одна-единственная на всем свете, и он у нее один был единственный, больше никого у матери не было, ни сыновей, ни дочерей, снова плакал, глотая слезы, читал Руни думал, подействует, но не подействовало над учителем посмеялись, а потом отсекли голову и развалили парня пополам. Живой человек, только что источавший слезы, тепло, звуки, стал источать лишь запах, один только запах крови и разрубленных внутренностей. Второй принял смерть молча у него не было матери.
А с учениками что? спросил у Абдуллы Мухаммед верный помощник, длиннорукий, с тяжелыми натруженными кистями и унылым пористым носом. Мухаммеда Абдулла ценил был помощник проворен в деле, не боялся пуль и окружения, как собственные карманы знал афганские кяризы колодцы, соединенные друг с другом в земной глуби, он мог легко увести людей в темень от любого преследования и сутками не выводить из кяризов впрочем, Абдулле кяризы были знакомы не хуже, знал Мухаммед, где, не поднимаясь на поверхность, можно добыть еду, воду, где можно разжечь огонь, а где вести себя беззвучно, словно тень, и на деле быть своей собственной тенью, не больше, и знал места, где можно было всласть пошуметь. Бывалый человек был Мухаммед, и это Абдулла ценил.