Швейцер, немного успокоенный тоном доктора, снял сюртук, распустил галстук, задрал накрахмаленную рубашку. Шрам выглядел уродливо, но местное воспаление явно шло на убыль. Швы сняли неделю назад, и единственным помимо шрама - напоминанием о недавнем хирургическом вмешательстве, были едва ощутимые ноющие боли.
Мамонтов присел на корточки, аккуратно помял рубец теплыми пальцами. Отец Савватий, выказывая искренний интерес, пристроился сбоку и громко сопел, созерцая живот лицеиста.
- Боли не беспокоят? - осведомился доктор. Теперь он приник к Швейцеру ухом, приложив его точно над пупком: слушал. Лицеист гадал, что можно слышать в животе, кроме голодного урчания и тяжких кишечных вздохов.
- Нет, все хорошо, - сказал он уверенно.
- Еще бы! - усмехнулся Мамонтов и распрямился. - Я так старался!
Он отошел к умывальнику и пустил воду. Не оборачиваясь, доктор задал новый вопрос:
- Тогда - что с вами происходит, мой друг? У вас галлюцинации? Вас беспокоят призраки?
- Лучше сказать сразу, - вторил ему отец Савватий. - Враг очень изобретателен, а призраки и галлюцинации - как раз по его части.
Внезапно Швейцеру отчаянно захотелось во всем признаться. И в греховных помыслах о сказочном лазе, и в размышлениях над свидетельством Вустина, и даже в планах на полночь. Что, если ректор не так уж далек от истины, и Враг постепенно овладевает сутью Швейцера? Ведь эти вещи всегда начинаются исподволь и обнаруживаются лишь в мельчайших отклонениях в поведении. В противоположность телесным недугам, которые, даже не будучи прочувствованы, стараниями доктора Мамонтова распознаются легко и своевременно. Но Швейцер вовремя вспомнил, как зол он был на Коха - сам же, выходит, готов был сделать нечто гораздо подлее. Была не была - с нами Бог, и Врагу не пройти.
- Я абсолютно здоров, - отчеканил Швейцер и посмотрел доктору прямо в глаза - настолько участливые, такого насыщенного карего цвета, что в этом был какой-то переизбыток, как если бы некто, выдавливая на щетку сапожный крем, надавил слишком сильно, и теперь. никто не знал, что делать с излишком.
Мамонтов выдержал взгляд и более того - поддержал и дополнил его собственным, неотрывным. "Магнетизирует", - равнодушно подумал Швейцер, растворяясь в сапожном креме и ожидая щетки для наведения глянца. На эту роль как нельзя лучше подходила пресловутая ректорская борода.
Савватий, однако, не вмешивался. А доктор Мамонтов, казалось, вот-вот заискрится, и вот уже все поплыло и затуманилось. Комната прыгнула. У Швейцера слегка закружилась голова, в ноздри ударил запах нашатырного спирта. Мотая головой, он увидел, что сидит на винтовом табурете, тогда как врач уже не смотрит, а сует ему под нос коричневый пузырек.
- Ничего страшного, сейчас вы придете в себя.
Запах стал нестерпимым, и Швейцер отпрянул. Мамонтов удовлетворенно вставил пробку и обернулся к ректору:
- На сей раз обошлось. Конечно, я не видел и не слышал, как он разговаривал, поэтому вам, господин ректор, стоит за ним понаблюдать. Поручите это педагогам - ситуация не так серьезна, чтобы вы тратили ваше личное время.
- Благодарю вас, доктор, - похоже, что отец Савватий был несколько разочарован. - Можно ли ему вернуться к занятиям?
- Разумеется, - кивнул Мамонтов и хлопнул Швейцера по голому плечу. Одевайтесь, молодой человек. Вас ждут великие свершения на ниве научных познаний.
Тот пробормотал неразборчивую благодарность и взялся за сюртук, но тут же отложил его, вспомнив, что первой идет рубашка.
Когда он полностью оделся, отец Савватий отвесил доктору поясной поклон и вывел Швейцера из кабинета. В коридорах было пусто, урок уже начался.
- Не тревожьтесь, - пробасил ректор. - Я отведу вас лично, и вам не придется ничего объяснять.