Он терпеливо отвечал, что здесь нет ни Ермакова, ни Титова, ни Тамары Ивановны, что это квартира, а не телевизионное ателье.
Однажды, когда на вопрос, дома ли Шурик, голос отвечал обычное: "Здесь такой не живет", - Володька услышал тяжелый хрип.
Привычные нотки как бы приглушались тяжелым частым дыханием.
И тогда, вместо того чтобы сказать "извините" и повесить трубку, Володька спросил:
- Вы больны?
- Больна.
- Может быть, вам надо помочь?
В телефонной трубке зазвучал кашель. Потом послышалось учащенное хриплое дыхание.
- Спасибо... До свидания... Звоните.
Би-би-би...
Вдруг Володьке показалось, что это уже не игра. Оля заболела.
И это ее голос пробивается сквозь тяжелые хрипы. Там, в Евпатории, она гуляет по берегу моря, а здесь она больна. И это она говорит:
"Звоните".
Володьке захотелось немедленно снять трубку и позвонить. Но он сдержался.
Он вдруг подумал, что у Олиной мамы не только Олин голос, но и Олины глаза, Олины волосы, Олина походка. И потому, что в этой незнакомой взрослой женщине так много Олиного, он почувствовал прилив какого-то смутного, непонятного тепла.
Теперь Володька каждый день справлялся о здоровье Олиной мамы. И она, как доброму, старому знакомому, отвечала ему, что ей легче, что кашель слабеет и что ей ничего не надо, спасибо.
И каждый раз, заканчивая разговор, она говорила:
- Звоните.
И он звонил. Он звонил и слышал голос, который был для него таким неповторимым, единственным, что невозможно было представить, что этот голос мог принадлежать еще кому-то, кроме Оли. Он звучал в трубке у самого уха, словно сообщал ему что-то очень таинственное.
- Температура нормальная. Хожу по комнате. А вы дозвонились до Шурика?
- До какого Шурика? - вырвалось у Володьки, но он тут же спохватился вспомнил правила игры! - и скороговоркой ответил: - Дозвонился. Шурик в полном порядке... Может быть, вам надо сгонять за хлебом?
- Спасибо. Завтра приезжает дочь.
- Оля?!
Он снова забылся, снова нарушил правила игры. Но когда игра подходит к концу, можно нарушить правила.
- Вы знаете мою дочь?
- Знаю.
- Ах, вот оно что!
В трубке тихо засмеялись. Но засмеялись без вызова, без обиды.
Засмеялись Олиным голосом, Олиным смехом, чуть приглушенным и радостным. Этот смех как бы летел через всю страну из далекой Евпатории, заставлял радостно биться сердце, поднимал в небо кабинку телефона-автомата и кружил ее над городом. А море накатывалось на прибрежный песок, смывая следы евпаторийских мальчишек.