– Человек в таком состоянии не может за себя отвечать, а потому приглядывать за ним – прямой долг его товарищей. Еще настанет день, когда он скажет нам огромное спасибо! Не говоря уже о том, что болван должен мне целых шесть баксов. И если я допущу, чтобы он покончил с собой, тогда все! Плакали мои денежки! Ну! Соображай живей, чтоб ты лопнул! Не то мальчишка взаправду повесится, пока мы тут с тобой языками чешем!
– Ну ладно, – подумав, согласился я. – В конце концов, мне, наверное, следует позаботиться о репутации верхнего Гумбольта. Ведь у нас здесь до сих пор не случалось ни одного самоубийства.
– А как же, – язвительно заметил Билл. – Конечно. Вы здесь, наверху, просто никому и никогда не предоставляли такой возможности. Только какой-нибудь бедолага надумает убить себя – глядишь, а ему эту услугу уже оказал кто-то другой.
Пропустив мимо ушей столь очевидно несправедливые злостные наветы, я натянул повод, вынудив Кэпа Кидда развернуться на месте в тот самый момент, когда он уже совсем примерился откусить ухо лошадке Глентона.
Хотя Джек Спрэгг свернул с тропы, он умудрился оставить за собой такой след, по которому за ним смог бы пройти даже слепой. У парня была приличная фора, да только его лошадка обеим нашим даже в подметки не годилась, а потому довольно скоро мы нашли в густых зарослях у подножия Кугуарьей горы то место, где Джек привязал свою кобылу. Мы привязали своих лошадок рядом и начали пробираться сквозь заросли дальше, уже на своих двоих. Вскоре мы увидели Джека. Он карабкался по склону по направлению к скальному выступу, на котором росло одинокое старое дерево. Один здоровенный сук этого дерева далеко выступал за край обрыва и, как я тут же сказал Биллу, замечательно подходил для устройства небольшой уютной виселицы.
Но Билл слишком торопился, чтобы по достоинству оценить прекрасный горный пейзаж.
– Парень доберется до того козырька раньше, чем мы успеем добраться до него! – пыхтя, ответил он. – Что будем делать?
– Подстрелим его в левую заднюю ногу, – находчиво предложил я.
– Нет, черт возьми! – пробурчал Глентон. – Тогда он сорвется и расшибется насмерть! А если мы за ним погонимся в открытую – он прибавит ходу, заберется на выступ и успеет повеситься раньте, чем мы его скрутим. Послушай! Видишь вон там, западнее козырька, густой кустарник? Зайди с той стороны и постарайся незаметно подползти поближе, а я, наоборот, выйду на открытое место, чтобы привлечь к себе внимание. Пока я буду развлекать дуралея разговорами, ты подкрадешься к нему сзади и сцапаешь голубчика!
Ну значит, отступил я в заросли и, пригнувшись, побежал вдоль склона. Уже перед тем как нырнуть в гущу кустарника, я оглянулся. Джек как раз добрался до козырька и теперь усердно привязывал свою риату на тот самый, выступавший над обрывом, сук. Дальше мне стало не до него, потому что ветки кустарника переплелись так тесно и были так густо утыканы длиннющими шипами, что пробираться сквозь них оказалось потруднее, чем продраться сквозь громадный клубок самозабвенно сражающихся мартовских котов. Все же, извиваясь червем, я преодолел изрядное расстояние, как вдруг до меня донесся крик Билла:
– Эй, Джек! Остановись! Не делай этого, ты, олух царя небесного!
– Отвали! – раздался ответный вопль. – Оставь меня в покое! Не приближайся, или буду стрелять! У нас – свободная страна! И у меня есть полное право повеситься, раз уж мне так захотелось!
– Проклятый болван! – орал Билл. – Спускайся вниз, и мы вместе придумаем что-нибудь еще более идиотское! Только, боюсь, что это невозможно!
– Моя жизнь кончена! – продолжал настаивать на своем Джек.