В самый разгар игры прибежала девочка из первого отряда и, запыхавшись, крикнула:
- Ваш сидит на скале!
Я не сразу понял, о чем она.
- Ну и пусть сидит. Не захотел идти с нами - пусть отсиживается.
Девочка отдышалась и затараторила:
- Да вы в своем уме! Он же висит между небом и землей. Прилип к скале и висит. Он же сорваться может!
Лагерь стоял на горе и обрывался к морю двухсотметровой скалой. Нас предупреждали, что место это опасное, детям туда ходить нельзя.
Через минуту я был уже на скале. Там собралось все начальство лагеря. Женщина в белом халате всхлипывала. Я перешагнул через заборчик и глянул вниз. Гдето на дне пропасти с тугим плеском глухо била волна.
Преодолевая головокружение, вцепившись в белую от буйного солнца траву, я глянул еще раз. Метрах в пятнадцати подо мной на крошечном уступе прижался к скале мальчишка. Я даже не знал его имени. Впрочем, в ту минуту я, наверное, и свое-то вспомнил бы с трудом.
Кто-то взял меня за руку и потащил назад. Это был шофер лагеря дядя Вася.
- Помоги, сынок. - В руках его я увидел старый, выпачканный дегтем канат.
- Выдержит?
- Не первый раз тягаем. Года три назад одного почти со дна вынули. И что их тянет в эту пропасть, пропади она пропадом!..
Все кончилось благополучно. Спасенный долго растирал слезы по щекам, потом объяснил:
- Я хотел... с той стороны... зайти, с тыла, чтобы не заметили. Сами же говорили: "военная хитрость"...
Начальник лагеря объявил мне строгий выговор.
В другое время я мог бы обидеться и уехать, а тут почему-то не хотелось.
Я СТАРАЮСЬ ПОУМНЕТЬ
В эту ночь я был занят серьезным делом: перестраивал свою жизнь.
"Ну нет, дудки! - думал я. Дальше в страстном внутреннем монологе появились голоса знакомых и близких. - Теперь ты будешь умней. Этого жаждут все окружающие. А они желают тебе добра. Они уверены, что ты откажешься от мальчишеского безрассудства, которое уже привело на край обрыва. Твоя святая обязанность - стать взрослым".
Но взрослеть было трудно. Я вдруг поймал себя на том, что вгрызаюсь в зеленый абрикос, отобранный днем у Иголочкина. Из темноты выплыло любопытноразочарованное лицо: "А что вы с ним будете делать?" - "Встану ночью и съем", - ответил я тогда, и все засмеялись.
Детство не уходило.
Еще вчера моим девизом были слова любимого поэта:
Надеюсь,
верую,
во веки не придет
ко мне позорное
благоразумие.
Сегодня благоразумие не казалось таким уж позорным, а вот не шло. В палатке было бело от простыней.
Я прошел по рядам и накрыл мальчишек одеялами.
Один сладко чмокнул губами: "Спасибо, мамочка!"
"Ну что ты, не стоит!" - подумал я, лег и потянул на себя постылую байку. Я лежал в палатке под храп и вскрики мальчишечьей половины своего отряда и с горечью чувствовал, что недалеко ушел от их интересов и увлечений. Когда я видел у Строгова пращу или лук, у меня текли слюнки.
ЧЕМОДАН И НАС ДВОЕ
Трамвайные дверцы, судорожно чихнув, разлетались на каждой остановке. Кондукторша просила "передних" передать плату, а "задних" проходить в вагон.
Я был в "середине", той самой, на которую просьбы продвинуться вперед никак не действуют. Здесь меньше толкают. Может быть, выражение "золотая середина" родилось в трамвае?
- Граждане, кому еще? - взывала кондукторша. - Здесь кто не имеет? Здесь? Так, молодой человек, чемодан и вас двое...
"Молодой человек" был я. С кем же это меня сдвоили? Кроме того, могу я посмотреть, чей багаж буду оплачивать?!
Оглянулся.
Так я впервые увидел Зою.
- Вы местный? - спросила она.
- Да, из Министерства путей просвещения.
- О, так мы коллеги. Вас не затруднит, сударь, сказать, когда будет железнодорожный вокзал?
- Что вы, сударыня! Это мое любимое занятие - объявлять железнодорожные вокзалы!
Мне стало хорошо и весело. Может быть, поэтому вокзал мы все-таки проехали. Девушка не рассердилась, только потешно развела руками.