У него еще оставалось полфляжки воды, при необходимости можно растянуть ее на три дня… такое уже случалось. В пустыне учишься беречь воду и передвигаться скрытно.
Мерин вырос в горах и, когда трава высыхала, мог щипать чоллу и опунцию, трава и вода находились в ложбинке, и Шалако не собирался огибать горы без особых на то оснований. Но выстрелы доносились оттуда. Немного погодя он скупыми, незаметными движениями свернул самокрутку, задержал взгляд на далеких синих горах и обвел глазами окрестности.
Путешественник обдумывал возможные пути: в пустыне на самом деле меньше свободы передвижения, чем кажется. Перемещения в пустыне и животных и людей определяются потребностью в воде. Некоторые животные могут обходиться без воды по нескольку дней, но человек — нет.
Стреляли из четырех ружей… по меньшей мере. До захода солнца оставался примерно час и ехать до колодца примерно столько же.
Вряд ли стрелявшие стали бы в такое время удаляться от воды. Значит, вполне вероятно, что колодец занят ими.
На склоне горы, где Шалако стоял, ни его, ни мерина с любого расстояния нельзя было разглядеть, поэтому он задержался здесь еще, глубоко затягиваясь крепким табаком.
Четверо стреляют одновременно только из засады, а Шалако не питал иллюзий на счет людей, убивающих из укрытия, и их отношения к чужаку, который мог увидеть слишком много.
Если и была в нем какая-то мягкость, то в его холодных зеленых глазах она никак не отражалась. В них не было тепла, не было никаких иллюзий. Он смотрел на жизнь трезво, бесстрастно и чуть насмешливо.
Шалако знал, что своей жизнью обязан осторожности и везению, что первый встречный может убить его, на следующей миле лошадь может сломать ногу. А в пустыне человек без коня — на две трети покойник.
По его мнению, те, кто считал свою судьбу предначертанной свыше, дураки. Природа безучастна и неумолима. Он видел слишком много смерти, чтобы придавать ей значение, и слишком много жизни, чтобы верить, будто удел людей интересен кому-нибудь, кроме тех, кто от них зависит.
Жизнь неистребима. Люди, животные, растения рождаются и умирают, проживают свой краткий срок и уходят, их места заполняются так быстро, что вряд ли можно заметить перемену.
Неизменны только горы, но и это фикция, возникшая в головах людей от того, что горы живут дольше. Шалако знал, что будет жить, пока сохраняет осторожность, считается с реальностью и не лезет под пулю.
И все же у него не было иллюзий: при всей предусмотрительности смерть могла настичь в любой момент.
Граница между жизнью и смертью очень узка. Сухой колодец, случайное падение, шальная пуля… или незамеченный апач. О пуле с именем думают только дураки… пули всегда безымянны.
За спиной, на востоке, лежала Мексика, но по его следам мог идти только апач или волк. Он умышленно не приближался к известным колодцам, держась более суровой местности, отыскивая редко используемые источники и обходя места, где обычно бродят в поисках пропитания апачи.
Весь день путник никого не видел и никто не видел его. Он был в этом совершенно уверен, потому что, если бы его заметили, он был бы уже мертв. Но он знал, что апачи спустились с гор Сьерра-Мадре и двигаются на север.
Об этом ему поведали иероглифы пустыни: следы неподкованных лошадок, опустевшие ранчо, легкие цепочки следов в пыли и, разумеется, сигнальные дымы.
Придерживаясь источников и естественных водоемов, он был в безопасности. Такие места посещались только в конце года, в сухой сезон. Ранней весной колодцы в пустыне полны и уходить от них нет необходимости.
Он снял шляпу и вытер пот. До него больше не доносилось ни звуков, ни запаха пыли. Вокруг раскинулась пустыня, такая же как в день сотворения мира. И все-таки путник не двигался.