Боюсь и согласиться Грин улыбнулся впервые с начала разговора.
Незнакомец меж тем, играя маской смущения, раздумывал над словом «шахматы». Над игрой, где невозможно сделать два хода подряд. Как применить это к страницам.
Положим, где-то он прав, Куприн хмыкнул. Руки медленно покинули карманы. Но только где-то, в чем-то. Как тебе, Саша: «Пора и силой чтобы отрезвить». Сдается, в этом что-то есть от «поединка». Хотя иным бы лучше посидеть в сортире, а не стоять под небом, тень бросая. Скажу как подпоручик прямо: досаден тот убыток от имен на провокацию толкают постоянно. Меня вчера. А вас, как понял, нынче. Моя рука здесь с вами. Он потянул шляпу, отбросил назад волосы и перевел взгляд на море: стая горластых чаек кружила над пеной у бетонных кубов вдоль мола, высматривая добычу. А вот об экономии деньжат как помнится и снова повернулся к другу, это по мне предложение сгодится. Как? Примем?
Что? Херес?
Предложение.
Друг растерянно кивнул.
Знаете, а я люблю «раскваситься», вставил незнакомец.
Откуда такое чувство?.. растерянность отступала. У вас? И там? Грин кивнул гостю за спину.
Потому что «запах антоновских яблок возвращается в помещичьи усадьбы».12
Ну, коли так, пожалуй, согласимся. А? Дружище? заторопил Куприн, в нашем деле без «яблочек» никуда. Со времен Рая. Не распознать и подающего без хереса.
Грин развел руками:
Напиток сей повыше, чем потребность. Спутник прозы!
Ну вот. Романтики меня признали, улыбнулся незнакомец. Так?
А я ведь тоже, вроде согласился? Куприн притворно насупился.
Да вы со мною с первого листа. Но сегодня убивают не так элегантно, как на дуэлях куда изощренней. Обман-то в оправдании «свободы». Хотя он был в дуэлях и тогда. Порой в причине. А порой в процессе. Так что раскладывать всё надо по частям и всех.
Раскладывать? Догадываюсь вы беретесь?
Да уж. Засу́чил рукава
Ну, батенька вы и в самом деле не промах! Грин покачал головой.
Так пьем? Или болтаем? армейская несерьезность Куприна спасала. Слова говорили о примирении.
Как обещал. Вперед! воскликнул гость, меняя тему. Замечу, херес единственное сухое вино в мире, крепость которого достигает шестнадцати градусов! А течет он, нет, стекает в тысячи бокалов, где отдает до капельки. И всё. Он в этом схож с писателем России, господа. Немного беспощаден, резок, горек. Он совести сродни. Мужчина глянул на Куприна: А шляпа-то не ваша, подпоручик.
Крепость? В градусах?! почти в голос воскликнули друзья.
А может, в убеждениях? настроение Грина поменялось окончательно. Он улыбался.
О! В убеждениях она ликует! Крепость. Ей не до чаши искупления вины.
Не понял? Ну а крепость веры? Романтик не унимался. Напомню вам трагический исход серебряного века. Когда лишь градус.
Согласен. Вот еще оттуда: отец Набокова был автором указа об отмене смертной казни в России. В революцию либералов, февраля семнадцатого. А через три месяца ратовал за нее же по причине отказа солдат воевать. Так смерть чужая, подчеркну чужая!.. становится ценою совести. А гуманизм пасует, коль места вере нет. И там и там накал, и градус и решимость. Но результат молчание и палубы. Трагедия трагедий. Незнакомец кивнул на море: Они оставили на пирсах только след, унылые платаны всё уснуло. Спасаясь от «отцов». А слезы матерей разбавили волну. Не поверите, Черное море не такое соленое, как другие, именно поэтому. Слишком много горя приняло оно, слишком мало, чем могли помочь ему люди. Да и глаза книг, предвестников беды, никто не замечал. Книги утопили. Как и загнанных лошадей. А ведь они кричали: Куда ты мчишься, Русь?! Куда несешься ты?! Испили. Похмелились. Что ж пора! Сегодня же! Сейчас! Не дать беде загнать литературу. Не дать вернуться шляпам и вождям. Пора будить не только пирсы душу. Чтоб плавились все камни постаментов.
Постойте, постойте, вы знаете, где глаза книги?! Грина услышанное поразило. Искал всю жизнь
Надеюсь, разглядел. Если вы делите вину, ошибки. Героев и людей. Им порой очень больно, страницам если автор вор. И больно вдруг ему, коль вора пригвоздил. Мне удалось открыть двери старой царской таможни. В одном городе. Поддалась. Зайдем же вместе там архив. Всех шрамов на душе у каждого из нас. Всех тайн. На полках пыль. Следов исправить нет.