Группа Петрова
Декабрь сорок второго, Дон окутан
Траншей, окопов, дзотов вереницей,
Минируют подходы к Дону фрицы,
Но лейтенант Петров им карты спутал.
За вражеской позицией следили:
Кто в дзотах, распорядок и привычки,
И ночью группой с помощью отмычки,
Попали к тем, кто до сих пор их били.
Пять человек оставил у колючки,
А сам с другими к дзоту подобрался,
Их часовой увидев растерялся,
Бросок, и на груди сложились ручки.
В дзот, в бойницу закинули гранату,
Взрыв, и молчит немецкий пулемётчик,
Охранника связали среди ночи,
Им «языка» с собою тоже надо.
Второй таким же образом взорвали,
Ещё землянку, где фашисты грелись,
Трофеи правда тоже заимелись,
У немцев пулемёт они забрали.
Когда уже к колючке подползали,
Очухались фашисты среди ночи,
Палить по Дону стали со всей мочи,
А наши пушки им ответку дали.
Потери наши: ножницы для резки,
Чем проволку колючую кромсали,
Но «языка» и пулемёт забрали,
Такой вот выход к немцам вышел дерзкий.
Бронебойщик Фёдор Старцев
В Перми работал на заводе Ленина,
Отменный слесарь, тридцать пять годов,
Под Сталинград, на фронт идти готов,
И выхода уже другого не было.
С ружьём противотанковым служил,
Вторым сначала, подавал патроны,
Но «первому» враги пробили ноги,
Остался Старцев с ПТР один.
Фашисты два десятка танков в тыл,
Мотострелкам, под Северский Донец,
В степи бы нашим наступил конец,
Но бронебойщик сбил у немцев пыл.
Один с ружьём запрыгнул в колею,
Чтоб незаметным быть на ровном месте,
Патроны сразу вытащил из жести,
И начал по противнику пальбу.
Четыре танка первые дымят,
На месте встали и причину ищут,
А Фёдор под дымок сбежал пониже,
Фашисты по тому, где был палят.
Ещё три танка Фёдором подбиты,
Ко рву он незаметно подбежал,
И первых двух в колонне расстрелял,
Мотострелки остались не убиты.
«Тридцатьчетвёрки» наши подоспев,
Прогнали все фашистские остатки,
А десять танков Фёдор «сделал» в схватке,
Стояли в поле шая и горев.
Через неделю, тоже в январе,
Год сорок третий, бой под Калитвинской,
Четыре танка стали жертвой быстрой,
Но танк четвёртый мчался по земле.
Фашист подбитый Фёдора под трак,
Под гусеницы, всё смешал с землёю,
Погиб там Фёдор Старцев, как Герои,
Не отступив за Родину на шаг.
Посмертно стал Героем СССР,
В Бессмертный полк зачислен Фёдор Старцев,
Чтоб каждый знал в строю из новобранцев,
Герои подают и нам пример.
Шофер Твердохлеб
Сорок первый, Ладога, день под новый год,
Твердохлеб блокадникам, провиант везёт.
Мандарины с Грузии, детям в детский сад,
И мука загружена им, для работяг.
Вдруг навстречу «Мессеры», на него летят,
Очередью высекли из кабины ряд.
И стекло переднее, и кусок руля,
Стёкла на сидении, в крОви голова.
Пролетели «Мессеры», разворот назад,
У Максима времени, прыгнуть и бежать.
Дети Ленинградские, замерли в душе,
Он педали «клацает», тормоз, газ, к себе.
Взад, вперёд катается, надо тормозит,
Немцы в «Мессах» маются, весь запас «убит».
Улетели злющие, а Максим вперёд,
Знает, дети ждущие, ценный груз везёт,
Пол-руля кровавыми пальцами схватил,
Напрямик, до садика груз свой докатил.
Там Максима встретили, унесли в тепло,
Руки отморожены были у него,
Кузов изрешеченный, сорок девять дыр.
Столько раз прострелянным был автомобиль.
А в блокадном городе в голод и мороз,
Праздник с мандаринами Твердохлеб привёз,
У детишек радости, словно нет войны,
Оранжевые сладости были так нужны.
Чтоб детей порадовать Твердохлеб Максим,
С риском, для блокадников провиант возил,
Сутки отлежавшийся, снова брал маршрут,
Никогда из памяти Герои не уйдут.
Таюпов Агзам
Подо Ржевом в сорок втором,
Страшный бой и горит Русский танк,
Но один из «погибших» встаёт,
То Таюпов Агзам лейтенант.
Он контуженый, ранен ещё,
Стал тушить разгоревшийся танк,
Взять фашисты хотели живьём,
Но отбился от них лейтенант.
Автомата последний патрон,
Он оружие в немца швырнул,
Позже вытащив танковый лом,
Он ещё пару фрицев загнул.
А фашисты опешив стоят,
На «покойника» смотрят, с ломом,
Коим машет живой лейтенант,
Пока можем дышать мы живём.
Подобрала машина бойца,
Увезла с поля боя в санчасть,
Беспощадной была та война,
Чтим мы память Героев сейчас.