Вон плеснула в воде щука, гоняя рыбью мелочь, вон вышел на той стороне к водопою сохатый, фыркнул, увидав людей, но быстро успокоился - далеко они, неопасно.
Вдруг Луня заметил на дальнем краю прилесной луговины крупного зайца, большими прыжками мчащегося по полю:
- Дяденька, чтой-то русак расшалился! - крикнул он Шыку, указывая рукой на зайца.
Шык только глянул - и тут же остановил своего коня. Следом послушно встали заводные лошади, что везли дорожный припас. Луня натянул повод, и недоуменно посмотрел на волхва, мол, что случилось?
- Не заяц это, Луня... - негромко проговорил тот, всматриваясь в прыжки серого зверька.
- А кто же?
- Арысь! Арыська, по полю скачет, беду кличет! Недобрый зверь, вещий! Тело - как у русака, а личина - бабья! Ох, быть беде, Луня!
- А может, его это... Стрелой! - Луня потянулся к саду за луком: - Я ближе подкрадусь, трава вона высоко стоит, и свалю!
Шык с улыбкой посмотрел на парня:
- А аспида ты стрелой свалишь?
- Нет! Так то аспид, он зачарованый...
- Арысь тоже не проста! Вреда от неё большого нету, но сама она знак, и знак злой! Как Влес учил, м-м-м:
Всякой твари пить, кушать надобно,
За добычею гон устраивать.
Нет корысти в том, нету умысла.
Так устроилось испокон веков.
Лишь арысь одна не блюдет уклад,
Ей беда людска - вот и пиршество.
Она жрет её, она пьет её,
Пока та беда не убьет ее!
- Чур нас, чур от этой нечисти!
Шык сотворил из пальцев фиговину, повертел ею в сторону диковенного зверя, плюнул на четыре стороны и хлопнул коня ладонью по крупу:
- Вперед!
Глава Третья
Северные Бугры.
Солнце стало клонится к закату, длинные тени от дальнего бора издали казались черными. Колыхалась впереди зыбкая марь от нагретой за жаркий день земли, пряно и сладко пахнуло ветром с приближающейся луговины. Там речка Звинь круто заворачивает к югу, бор на севере отступает, и раскинулся в этом месте широкий заливной луг, где самая сладкая трава, и где род Влеса косит после Ярова дня сено для скотины, для коней, турьих коров, что дают молоко, и для ездовых лосей, на которых зимой сподручнее всего ездить по лесам.
Посреди луговины лежит громадный камень, с добрую избу величиной. На рассвете и на закате отливате камень синим, за то так и прозвали - Синий камень. На боку камня, со стороны восхода высечены на камне две личины, пучеглазые и зубастые. Кем высечены, когда - того людская память не сохранила. Роды считают, что это духи, хозяева лугов, и перед косьбой мажут каменные рожи коровьей кровью, молоком и медом, чтобы не гневались хозяева, чтобы покос удался, чтобы травы не сгорели в стогах, не горчили и скотина с них не пухла.
У этого Синего камня и принял смерть гонец-ар, и Шык, едва впереди показалась округлая спина гигантского валуна, махнул Луне рукой - подъедем, поглядим.
У камня спешились. Луня сноровисто связал поводья коней, набросил кожаные ремени на ноги - арпаки норовисты, оставишь без присмотра - вихрем умчатся, и до ночи будут бродить окрест.
Шык подошел к камню, обошел его кругом, присел на корточки у жутких ликов, простер руки и закрыл глаза, а губы быстро-быстро забормотали слова наговора.
Луня в почтении замер наподалеку, внимательно вслушиваясь в наговор волхв просил духов камня подсказать ему, что за злая беда приключилась тут прошлой ночью.
Место смерти ара искать было и не надо - в трех шагах от камня трава, уже поднявшаяся вновь после луну назад свершенной косьбы, была смята, вытоптана, а посредине чернела огромная лужа запекшейся, почерневшей крови. Рядом выпирал из травы уже вздувшийся на жарком солнце живот мертвого гонцова коня.