Мирно посапывал чуть в стороне Шык, где-то бродили стреноженные кони, от ближайшей реки наплывали темные космы тумана, и Луня ощутил себя одиноким, брошенным, беззащитным перед неведомым гостем.
Осторожно, старясь не выдать себя шорохом, Луня потянулся к саду, вытянул лук, тяжелую зверовую стрелу с точеным бронзовым наконечником, лежа на спине, приладил стрелу на тетиву, растянул лук, на сколько смог, и выстрелил. Почему он это сделал, Луня и сам не знал. Надо было так - и все!
Тетива коротко тенькнула, стрела шуршанула гусиным пером и с тупым звуком ударила в грудь темной фигуры, в левую, сердцевую сторону.
"В кость попал!", - с каким-то холодным спокойствием подумал Луня, по прежнему лежа, и потянул из ножен цогский кинжал, ожидая, что человек вскрикнет, побежит...
Не побежал. Стрела, черной тростинкой торчащая из груди, казалось, не нанесла пришельцу никакого вреда. Человек по пржнему топтался у границы обрежного круга, и все так же протягивал к путникам черные руки со скрюченными пальцами.
Неизвестно, чем бы все это закончилось, но тут зашевелился волхв, поднял голову, огляделся, вскочил, крикнул Луне:
- Огня высеки да запали чего-нибудь! - и принялся рыться в своей чародейской котомке.
Луня стряхнул с себя оцепенение, отбросил лежащий на груди лук, и стараясь не глядет на зловещую фигуру, черным силуэтом маячившую в стороне, принялся высекать искры и раздувать трут.
Вскоре от трута занялась свернутая в шиш тряпица, и с этим подобием факела Луня шагнул к волхву, мельком все же глянув на ночного гостя. Глянул и отшатнулся - не человек вовсе пришел ночью к их стану!
Космами висели на голове свалявшиеся волосы, кожа лица полопалась, синими струпьями обвисла, сочилась сукровью. Губ не было вовсе, а желтые длинные зубы торчали вперед, как у лошади.
Обрывки одежды, заляпанные бурой кровью и грязью, едва прикрывали вздутый черно-синий живот, кривые ноги переминались, готовые в любой момент шагнуть вперед, но страшнее всего были руки - скрюченные пальцы с длинными, обломанными желтоватыми ногтями, протянутые к людям, готовые вцепится в живую плоть, рвать, терзать ее...
- Да свети же, не стой, как истукан! - зло крикнул на Луню Шык, на ощупь разбираясь в своем чародейском хозяйстве. Луня стряхнул с себя оторопь, сунул факелок под нос волхву, а левой рукой сотворил защитный знак от дрогов, духов, что насылали боязнь - уж больно страшным было топтавшееся в трех шагах чудище.
Шык наконец нашел то, что искал. В пляшущем свете догорающей уже тряпицы тускло блеснул лезвием короткий, узкий нож. Волхв повернулся к темной фигуре, шагнул на встречу, брезгливо, но проворно уклонился от протянутых лап и ударил ножом чуть ниже торчавшей Луниной стрелы.
Дико, жутко завыл пришелец, застонал, завизжал - и обвалился на землю, словно мешок с костями.
- Все! - выдохнул Шык, выдернул нож из груди убитого, воткнул несколько раз в землю, очищая лезвие, кивнул Луне:
- Разводи костер, погребать его будем! Дров поболе, да посуше! Не боись, ходи в темноте спокойно - эта тварь тут все живность распугала!
Долго ходить за дровами и не пришлось - у берега ручья, что журчал в ста шагах от стана, росла целая рощица диких яблонь. Луня споро нарубил здоровенную охапку узловатых ломких сучьев, поднялся на пригорок, где Шык сидел над мертвым телом и вел тягучую древнюю песню, провожая душу во владения Мары...
Погребальный костер сложили, как положено, челном. Труп жутко вонял тухлятиной, словно умер человек давно, но злая воля не давала покоя плоти и костям, таская его по здешним увалам.