В Царгеме не было даже рыночной площади всевозможные лавки рассредоточились по многочисленным проулкам и закоулкам, а ярмарки, если таковые вдруг случались, проходили во внутреннем дворе городской ратуши. Двор, конечно, нельзя было назвать слишком вместительным, но и на ярмарки являлось не так уж много народу. Самой оживлённой частью города была небольшая площадка перед особняком наместника здесь рой людей, не слишком старательно делавший вид, что он очередь, уныло ломился в двери, надеясь на что-то пожаловаться или что-то потребовать а иногда и не надеясь уже, просто подчиняясь стадному чувству. Ронха не любила это место она боялась возможной склоки, боялась чувства ненависти ко всему человечеству, которое раньше так часто охватывало её, и которое, как она теперь знала, могло стать губительным для целительского дара. Вот и сейчас Ронха обошла дом наместника за несколько кварталов, а потом сделала ещё один крюк, чтобы случайно не выйти к ужасному трактиру «Мечта» и его ужасному хозяину, короткий разговор с которым способен был в одну минуту вернуть Ронху в посёлок Дымный не в прямом смысле, конечно, но от этого было ничуть не легче. Трактирщик «Мечты» суеверно относился к любой магии в том числе, к целительской и во всеуслышание называл Ронху ведьмой, порождением Шаккаты, а иногда и самой Шаккатой, появившейся на благословенной земле человеческой и призывавшей теперь колдовством своих детей тех самых, которых она вне святого брака родила на чёрных землях, за что и была проклята. Конечно, сошествие такого персонажа грозило не иначе, как концом света, а потому трактирщик усердно призывал к изгнанию чародейки по крайней мере за пределы Царгема, предлагал самые различные методы борьбы с «этой нечистью», а некоторые, вроде угольной пыли (и где только такую ерунду вычитал!), даже пытался применить самостоятельно. В сам трактир Ронха уже давно перестала заходить, но этот несносный человек мог поймать её и на улице. Она нарывалась на него несколько раз, а потом стала выбирать пути в обход «Мечты», даже если это отнимало у неё время.
До дома тэба Марекша Ронха добралась без приключений, только сапоги испачкала. Переступив через порог, она быстро вытерла их тряпочкой, специально положенной на ступеньку для этих целей, после чего сняла и аккуратно поставила сапоги у двери. Корзину бросила в сенях в крохотном клочке пространства длиною в один шаг и шириною в два, неприкаянном и почти бесполезном. От жилой части дома этот клочок отделялся замусоленной занавеской тёмно-жёлтого цвета.
«Даже в моём доме сени были больше, подумала Ронха. Там можно было поставить вешалку и небольшой столик, а на столик кувшин с какими-нибудь полезными цветами или травами. Так ведь хорошо, когда входишь, а тебя встречает охапка свежей мяты, из которой можно и отвар вкусный сделать, и даже в мясо кинуть, для запаха».
Она поспешила к печке, возле которой уже лежали сухие дрова, приготовленные с прошлого вечера. Споро настругала острым тесаком лучин, чтобы живее разгорелся огонь, и принялась искать спички. Наверняка Мильс опять стянул! Никогда на место не кладёт. А, меж тем, ему гораздо проще разжечь огонь щёлкнул пальцами, и готово Ронха же давно не создавала зарядов. Она подозревала даже, что вообще разучилась это делать. И проверять не хотела, так ли это.
Ага, вот они. На маленькой лавке лежат, поставленной к печке специально для сушки трав. Ронха туда спички не клала. А коробок вчера, между прочим, почти полный был И говорить на эту тему бесполезно, Мильс всё равно не сумеет ей внять. В некоторых вопросах он может быть на редкость несобранным. Раньше Ронха бы и подумать не могла, что такое с ним случается.
Огонь весело трещал и в печи, и в плите, что соединялась с печью общим дымоходом. Дом нагревался медленно, но треск этот обещал уже через час наполнить теплом и большую комнату, и кухню.
Кухня никак от комнаты не отделялась. Стенка словно бы отступала вбок, давая возможность втиснуться прямоугольному хилому столу и паре деревянных лавок, да ещё маленькому буфету со склянками и посудой. На столике стоял самовар и глубокое блюдо с пирожками тэб Марекш любил прихватить парочку-другую по дороге на улицу, или, например, перед ужином. Если Ронха не успевала напечь пирожков, он злился. Он вообще часто злился, и Ронха иногда почти физически ощущала волны его ненависти, так и ходившие от стены к стене, даже если тэб Марекш молчал или вообще сидел в своей комнате.