обычно в затруднительных случаях Коробков решительно и просто расправлялся с бабами, но с Алёной робел, молчал и мямлил Глебу временами казалось, что, несмотря на показное беспардонное отношение к бабам, не мог Коробков по-настоящему примириться с этим разводом.
однажды по пьяни в лёгкую минуту ТТ вякнул, что Коробков до сих пор иногда ночует у Алёны что он это тщательно скрывает и какие-то узы меж ними ещё сохранились но теперь она им верховодит и помыкает и Юрка каждый раз после этих ночёвок является домой чернее тучи и пару дней лютует над безответными неодушевлёнными предметами и зазевавшейся домашней утварью.
потом, правда на трезвую голову Тростников твёрдо и жёстко заявил, что всё сказанное им было пьяной брехнёй однако Глеб знал, что ТТ никогда не врёт и презрительно кривится, когда при нём рассказывают сомнительные слухи.
у баб орган чести это пизда, а у мужиков рот, говаривал Тростников.
наконец, получив очередные непреложные, нерушимые и смертельные клятвы, Алёна ушла Глеб к Коробкову подошёл подмалёвок разглядывать:
опять ту, новгородскую?
да не.
а чё это такое?
как Муму сошёл с уму, буркнул Коробков весь ещё в пятнах от гнева грузно дыша вокруг не видя, чего она, сука, ходит?!. душу мне рвёт!!! все денег хотят да я забыл, как они выглядят я их только изредка вижу!.. кто там у них теперь на обложке?!. всё этот, щурявый?.. пищи в доме нет и отрады отравы, впрочем, тоже стяжанием и так всечасно озабочен ибо надо же на что-то пить, жить, спать и чем-то срать!
мы прошлой осенью в заливе на лодке перевернулись чуть не утопли вода ледяная слава Богу, один из наших гряду каменную на дне ногами нащупал мы по ней, зубами стуча, до мели добрели а потом я подумал, что и не мог утопнуть слишком лёгкий конец для осмысленного утопа надо всё же ощущать ну хоть какое-то заплёванное благородство кое нам неведомо как иметь, бредя в ежедневной блевотине по колено а мне тонуть смех один топить-то уже нечего!.. нет же по большому счёту у меня ни хуя!.. грибами обрастаю и привыкаю к месту своему станционным смотрителем стал бесконным вестовым и подхеренным подхорунжим ходики с двумя кукушками по ночам снятся которые разное время одновременно кукукают.
слова, как льдины, наезжали друг на друга топорщились крошились в мелочь душевно метался Коробков и необузданно повторял:
чего она, сука, всё ходит и ходит
чувствовалось в этом нечто подкожное, личностное среди сопрягаемых невпопад незаконченных выкриков и разномастных междометий.
(Коробков): в кабалу меня запрягла!.. удила в пасть вставила за морду тянет и пашет тянет и пашет!
Глеб знал, что с Коробковым лучше не говорить об Алёне несмотря на всё своё разгульное многолетнее блядство, Юрка женился по горячей любви и любил в своё время Алёну, «как сорок тысяч братьев любить не могут».
но Лена Третьякова, придя однажды в коробковскую мастерскую молчаливой замкнутой девочкой, росла как на дрожжах впитывая особенности и отметая заурядности проточного человеческого материала впрочем, уже в самом начале скрытая натура временами проглядывала когда при гостях царственно и свободно раздевалась она позировать нагая пьяному Коробкову Глеб однажды при этом заметил чуть проступившую у неё торжествующую усмешку Коробков спьяну свою власть показывал но она-то знала, что это не его, а её власть знала, как на неё сейчас все смотреть будут.
а потом у них с Юркой появились дети Алёна стала быстро взрослеть и научилась командовать детьми, Коробковым и гостями и тут стало ясно, что взрослеет она в какую-то другую некоробковскую сторону перед ней уже в магазинах расступался народ Глеб помнил, как однажды в тёмном парадняке компания пьяных забулдыг пристыженно затихла когда, проходя мимо, Ленка-Алёна грозно прикрикнула на них и обозвала баранами за то, что они слишком громко галдели, и она не расслышала, что сказал Глеб.
её знакомые не имели ничего общего с обычной сайгонской шоплой, ошивавшейся у Коробкова она принимала их за отдельным столиком и заваривала для них отдельный кофе который не разрешалось пить всем прочим кроме того, Алёна сделалась вегетарианкой, йогом и начала ездить к учителю в Левашово который организовал надомный культ для стихийно верующих в Бога без определённой религии.