2. Поэтому получается, что они, впадая в большее и даже отвратительнейшее безумие, говорили, что Господь наш Иисус Христос пришел в этот мир не для дарования человеческому роду искупления, но для того, чтобы показать пример благих [Col. 23] дел. [Откуда] очевидно, что люди, следующие Его учению, покуда шествуют тем же путем добродетели, достигают той же награды. [Таким образом, они] отбрасывают прочь весь дар [Его] святого пришествия (насколько он в них был) и всю благодать Божественного искупления, когда говорят, что люди [своей] жизнью могут достичь того, что ради человеческого спасения осуществил [Он Своей] смертью.
3. Прибавляют также, что Господь и Спаситель наш стал Христом после крещения и Богом после воскресения, одно приписывая тайне помазания, а другое вознаграждению за страдание[54]. Отсюда ясно, что теперь уже этот новый человек, но не создатель новой ереси[55], который уверяет, что Господь и Спаситель наш родился простым человеком, говорит совершенно то же, что прежде говорили пелагиане, и из его заблуждения следует, что тот, кто признает, что Иисус Христос пришел простым человеком без греха, богохульствует также, что все люди могут сами собой быть без греха. И они говорят, что искупление Господа также было необязательным для Его примера [людям], если люди лишь своей силой (как говорят) в состоянии достичь Его Небесного Царствия.
4. И без сомнения это [высказывалось им], так как он самим делом [это] ясно показывает. Ибо дело заключается в том, что он своей деятельностью лелеет недуги пелагиан и своими писаниями защищает их интересы, так как тонко или, вернее сказать, коварно оказывает покровительство и поддержку расположением по причине сродной ему бесстыдной наглости, разумеется, зная, что он того же мнения и того же духа, (241) и потому скорбя, что сродная ему ересь, о которой он знает, что она близка ему [своей] испорченностью, отделена от Церкви.
Глава 4. Лепорий вместе с некоторыми другими отрекается от пелагианства
1. И все-таки, поскольку те, которые произошли из этого источника пагубных терний [Col. 24], уже были уврачеваны Божественной помощью и милостью, теперь, поскольку та предыдущая ересь и эта новая в чем-то согласуются[56], следует молиться Господу Богу, чтобы Он похожим по началу во зле даровал [и] похожий добрый конец.
Случаи с Лепорием
2. Ибо Лепорий, тогда монах, ныне же пресвитер[57], который, как мы выше сказали, начинал с учения или, лучше сказать, лжи Пелагия, был в Галлии защитником названной ереси среди или первых, или сильнейших. Он, будучи предостережен нами и исцелен Богом, так великолепно осудил дурно понятое убеждение, что его исправление почти не менее поразительно, чем неповрежденная вера многих. Ибо первое [по достоинству] совсем не впадать в заблуждение и [только] второе хорошо [его] отвергать.
3. Потому, вернувшись к себе, он исповедал свое заблуждение (настолько со скорбью, насколько же [и] без стыда) не только в Африке, где он был и ныне есть, но и послал письма своего плачевного исповедания и вопля ко всем городам Галлии, чтобы [там], где прежде было известно его отклонение, стало так же известно его исправление и чтобы те, которые прежде были свидетелями его заблуждения, после стали [свидетелями его] исправления.
Глава 5. Примером исповедания веры Лепория подтверждает, что публичный грех должен быть смыт публичным исповеданием, и вместе с тем, исходя из его высказываний, указывает на то, как следует думать о Воплощении Слова
1. Мы решили добавить нечто из его исповедания или, лучше сказать, оплакивания по двум причинам: чтобы исправление было свидетельством для нас и примером для тех, кто колеблется, и чтобы те, которые не стыдились следовать заблуждению, затем не стыдились бы следовать исправлению и как были обессилены подобным недугом, так же были бы уврачеваны подобным лекарством. Потому когда он признал превратность своего мнения и воззрел на свет веры, то написал к галльским епископам и начал так:
Покаянное исповедание веры Лепория
(242) 2. «Что бы я в себе порицал в первую очередь, о достопочтенные мои владыки и достоблаженные священники, [Col. 251 я не знаю, и что бы мне в себе извинить в первую очередь не обретаю. Невежество и гордость, глупая простота вместе с преступной уверенностью, пылкость с неумеренностью, вернее сказать, лишение сил вместе со слабой верой до такой степени расцвело все это, допущенное мной в себя, что мне удивительно, как столь многому одновременно можно было в помрачении повиноваться, и радостно, что это же отступило от моей души».