Конечно, здесь не могло быть и речи о простом слиянии общин в рамках крупного унитарного государства (подобно тому, как это имело место в Египте или в Двуречье эпохи деспотических монархий). Объединить разрозненные полисные общины в рамках единого политического организма можно было либо через завоевание, сопровождающееся полным сломом полисных порядков, либо через заключение с этими полисами союзов. Второй путь требовал меньше усилий и издержек, чем первый, а следовательно, подобные союзы и должны были стать этапом на пути к созданию крупных территориальных государств. Формы таких союзов могли быть весьма разнообразными и детально рассмотреть их в рамках одного исследования не представляется возможным. Поэтому в предлагаемой работе основное внимание уделено только одной, по-видимому, наиболее прогрессивной в тех условиях, форме такого объединения гегемонистской симмахии. Неравноправный союз полисов под руководством наиболее могущественной и сильной в военном отношении общины мог, конечно, оказаться кратковременным образованием, но мог превратиться и в нечто более стабильное. Во втором случае он постепенно трансформировался в постоянный союз государств, а на его основе возникнуть уже единое союзное государство, которое, как это имело место в Римской империи, в конце концов эволюционирует к унитаризму.
Учитывая огромную роль подобных объединений в развитии античной цивилизации, можно предположить, что они подробно описывались и изучались уже их современниками. Это предположение, однако, не соответствует действительности. Хотя древние авторы действительно часто упоминают всевозможные союзы и объединения от Пелопонесского (VIIV вв. до н. э.) до Римско-Италийского (IVI вв. до н. э.), упоминания эти содержатся лишь в контекстах описания тех или иных исторических событий. Теоретические же вопросы, такие как задачи и принципы указанных объединений, детали их политической организации, в античном государствоведении своего освещения не нашли. Даже наиболее склонный к «теоретизированию» Полибий строит свою политическую теорию на том фундаментальном положении, которое было обосновано еще Аристотелем, а до него Платоном: любые вопросы государственной теории следует рассматривать только на примере полиса. Поэтому учение Полибия о государстве, изложенное в 6-й книге его труда, иллюстрируется фактами, которые относятся к истории и конституции Рима, Спарты, Афин, Фив, Карфагена, городов Крита, но не федеративных союзов. Даже составляя панегирик Ахейскому союзу во «Введении» к своей «Всеобщей истории»[6], ученый подбирает примеры, свидетельствующие о почти полном подобии государства ахейцев единому полису, однако умалчивает о самостоятельности и автономии полисов в рамках союза, тем самым односторонне характеризуя его устройство. Похоже на то, что практика государственного строительства в данном случае опередила развитие политической теории, и достижения, например, федерализма в позднеклассической и эллинистической Греции не были по-настоящему осмыслены даже наиболее выдающимися умами того времени. Представление о том, что государствоведение есть наука об устройстве полиса, продолжало господствовать и в тот период, когда независимые греческие полисы стали почти анахронизмом[7].
В чем же причина столь странной «слепоты» античных теоретиков? Вероятно, в общинном восприятии государства. Для древних греков и римлян наличие какого-либо особого аппарата управления (а тем более аппарата подавления), не связанного с гражданской общиной, было верным признаком всеобщего рабства. Склонность к такому рабству они приписывали исключительно «варварам», но никак не самим себе. Когда же подобные институты начали произрастать на родной почве, их просто пытались исключить из понятия государства, относя или к частной жизни знатных лиц (как, например, институт императорских прокураторов в Риме), или к международным делам (те же самые союзные объединения).
В эпоху Средневековья, когда государственная власть была поставлена непосредственно под патронат Господа Бога (сразу вспоминается библейское «нет власти аще не от Бога»), ни о каком теоретическом осмыслении государственности речи не было, ибо сам по себе «божий промысел», как, впрочем, и «дьявольские козни», могли объяснить все что угодно. Поэтому проблемы развития сложных государств, как, впрочем, и государства вообще, попали в поле зрения исследователей только в Новое время. Первоначально к ним обратились, решая злободневные вопросы текущей политики. Молодому североамериканскому государству требовалось разрешить ряд сложных организационных проблем конституционного характера. Пришлось обратиться к историческому опыту. «Отцы-основатели» США пытались обосновать свои взгляды примерами из античности (которая пользовалась незыблемым авторитетом в глазах образованных людей того времени). В ход пошли рассуждения о структуре и о взаимоотношениях внутри разного рода союзных организаций древности от Дельфийской амфиктионии до Ахейского союза[8].