" А не мешало бы взглянуть и стратегически".
При этом слове вдоль зеленого стола судьбы прошел сочувственный перезвон медалей, и Александр почувствовал всю зыбкость своего проекта... Костыль спросил в упор:
- Зачем нам Венгрия?
Запинаясь, Александр стал произносить такие слова, как "соцсодружество", как "СЭВ", вдруг вспомнил об автобусах "Икарус", овощных консервах "Глобус" и яблоках "Ионатан"...
- При чем тут яблоки - тем более "Натан"? Мы не могли, не можем и не сможем отказаться от кровного и завоеванного. Вы человек, мы видим, пороху не нюхавший, а жаль. Есть два понятия у нас. Одно - Престиж. Другое же Плацдарм. А вы нам: фрукты-овощи!..
Орденоносцы закивали.
- Я возражаю! - глыбой поднялся Бовин. - Товарищ первый секретарь! Мы не в Генштаб пришли - в партийный дом! Давайте говорить по существу.
- Давайте. - Первый секретарь покосился на характеристику. - Товарищ Андерсон, а вас мы не задерживаем.
Дверью заткнув шум голосов, Александр оказался в коридоре. Лицом к очереди.
У него спросили что-то, он не понял.
- Оформляетесь куда? Если, конечно, не секрет.
- Венгрия.
- И такие страсти?! Что ж с нами будет? Нам же в ФРГ...
Александр заложил руки за спину и вдавился в стену ладонями. Взрослых людей тут лихорадило, как перед приемным экзаменом в университет; фальшивая бодрость, потирание рук, обтирание ладоней о брюки, боязливая оглядка, завистливая вскидчивость: неужели этот сдал? Абитуриенты, да и только. С той разницей, что вместо школьных учебников потные руки теребят брошюры массовых изданий "Политиздата" и массируют трубочки проштудированной "Правды"; то одна, то другой вдруг отскакивает и, самоуединяясь в сумрачности коридора, принимается листать-листать-листать проработанные с карандашом странички: такому из группы непременно говорит: "Перед смертью не надышишься!" - как бы в шутку, но наглядно при этом беспокойство за себя, за недоученное политическое знание, которое вот этот беззастенчивый доглядчик в сей момент, быть может, восполняет, в результате чего - кто знает? - именно он наверняка и сдаст... Тревога охватывает группу, и вот уже кто-то подает слегка смущенный голос: все-таки надо глянуть, а то фамилия, понимаете, выскочила - ну, этого самого, который у них там в Сан-Марино Генеральный секретарь... еще две женщины, расплющившись о стену, ожесточенно спорят вот на этом фоне, как в смысле ударения будет правильней: развитый или развитой? Эти не в Сан-Марино, но Александр уже знал, что даже в соцстрану политэкзамен не формальность. Бовин возник, как из бани:
- Считай, Хунгария в кармане!
- Подпишут?
- Первый мне пообещал. Чего-то он решил, что ты еврей. Но я разубедил. Поднявшись на высоты, которые и Геббельсу не снились. А ветеран тот, кстати, был не против лично тебя. Просто Будапешт у него незаживающая рана. В Сорок Пятом брал его большою кровью, но живым вернулся. А через одиннадцать лет там у него сын-танкист сгорел. В огне восстания. Вот так, мой дорогой. С тебя бидончик пива. Жар демагогии залить...
В заведении по соседству с райкомом оказалось "Двойное золотое".
- О, как их ненавижу! - простонал Бовин после первого стакана, выпитого залпом. - В 56-м вот эти же меня из университета вышибли в большую жизнь. С волчьим билетом!
- Что, за Венгрию?
- Я не рассказывал? Спроси при случае, в деталях расскажу... Нет, за Дудинцева Володю. Эх, дорогой: жизнь коротка, конфликт же с обществом извечен. Знаешь? Не хлебом, конечно же, единым, но вступай-ка ты в КПСС. А? Серьезно говорю. Быть беспартийным некрасиво. Не поднимает ввысь с колен. Незрело. Инфантильно.
- А что есть зрелость?
- Компромисс! Включение в систему. Еще Гегель говорил. Надеюсь, Гегель для тебя авторитет?
"Все сущее - разумно? - подумал Александр. - Ебал я Гегеля".
- Авторитет Кьеркегор.
- Тут я не Копенгаген.