У нее всегда есть холодное тинто <Т и н т о — сорт красного вина (исп.).>
— Угости холодным тинто.
— Сейчас схожу на кухню.
Штирлиц убавил громкость в старинном граммофоне, но Вольф остановил его:
— Пусть играет, я люблю это танго.
Штирлиц вернулся через минуту с холодным глиняным кувшином и двумя стаканами.
— Смотри, — сказал Штирлиц, — этот высокий граненый стакан похож на…
— Да… Только у нас из таких пьют водку…
— Слушай, а в Барселоне есть немецкий «юнкерс»?
Вольф долго пил красное вино. Он делал маленькие глотки, глядя при этом на Штирлица, и тот заметил, как в уголках четко очерченного рта его товарища появилась улыбка. Вольф поставил стакан на стол, достал из кармана платок, вытер грани так, чтобы не остались следы пальцев, закурил и сказал:
— Ты чрезвычайно хитрый человек.
— Ну и как ты оцениваешь это мое качество?
— Я оцениваю его самым положительным образом, несмотря на то, что ни в Барселоне, ни в Мадриде «юнкерсов» у республиканцев пока нет…
Прага, 1934
Борцов спросил:
— Вы проверились?
— Что-что? — не понял Пальма.
— Никто за вами не шел?
— Так я же спросил на пресс-конференции, могу ли я вас навестить, и все слышали ваш ответ.
Борцов перевел шкалу приемника на другую станцию — передавали последние известия из Вены.
— Это все верно, — сказал он, медленно стягивая через голову галстук,
— только выходить вам отсюда придется с саквояжем, в котором лежат деньги, много денег, и провозить их вам придется через границу — нелегально, вот в чем вся штука. Сунут вам провокацию тут — что тогда?
Пальма усмехнулся:
— Мне говорили, что ваши люди очень боятся провокаций в демократических странах.
— Где-где?
— Ну, здесь… На Западе…
— А вы не боитесь?
— Не боюсь.
— Ну, ну…
Борцов подвинул носком туфли большой, свиной кожи портфель к ноге Яна. Пальма заметил, что Борцов не расставался с этим портфелем и на пресс-конференции в «Амбассадоре».
— Это для Вены?
— Да.
— Чьи это деньги?
— Наши.
— Чьи? — повторил Пальма.
— Это деньги наших людей… Они собрали их в ячейках МОПРа. Наши люди живут еще далеко не так хорошо — я имею в виду материальный аспект, — как нам хотелось бы. Но они помогают товарищам по классу.
— Может быть, все-таки сначала сделать так, чтобы ваши люди жили лучше всех других, а потом уж стали помогать товарищам по классу?
— Тогда не надо вам трепыхаться с этим портфелем… — жестко сказал Борцов. — Я его отвезу назад, и, как говорят ваши американские контрагенты, «все о'кей».
— В Вене убьют шуцбундовцев, если я не привезу денег…
— Да? — удивился Борцов. — Что вы говорите?!
— Вы умеете бить апперкотом.
— Это как?
— Это удар снизу, скрытый, — ответил Пальма.
— Очень не люблю бить, Ян. Не мое это дело. Да и не ваше, впрочем, хотя отец старался вас учить обратному.
— Откуда это вам известно?
— Это нам известно от Лизл…
Пальма силился припомнить, кто такая Лизл, но не мог. Он вопросительно посмотрел на Борцова.
— Ну, Лизл, из Кента…
— Бог мой, откуда вы знаете старуху?! Может быть, вы по совместительству служите Шерлок Холмсом?
— Я не служу Шерлок Холмсом, — медленно ответил Борцов, — а вот товарищ Вольф будет ждать вас на венском вокзале завтра в тринадцать пятнадцать, и как раз ему надо передать эти деньги.
— Он серьезный человек?
— Вполне.
— А почему вы мне об этом говорите? Я читал шпионские романы, там все происходит иначе. Если вы не боитесь, что нас услышат из-за радио, то объясните, отчего вы так доверительно говорите мне про Вольфа?
— Я говорю с вами так откровенно по целому ряду причин.
— Каких именно?
— Во-первых, я знаю, что вы были честным парнем в Вене.
— Вольф вам рассказал про машину?
— Машина — ерунда.