Пятый Сон Веры Павловны - Прашкевич Геннадий Мартович

Прашкевич Геннадий , Богдан Александр

Геннадий Прашкевич, Александр Богдан

современная утопия

Часть I. ВСЕ ТАЙНЫ

Что поешь в церкви - это одно, а что поешь наедине с собой - это совсем другое.

У. Сароян.

ДИТЯ ОБРУБА

Субботнее утро оно и есть субботнее.

Правда, о встрече просил Суворов, поэтому Сергей появился в кафе при автозаправке точно в девять утра, благо, спозаранку, но ко времени позвонил Мишка Чугунок, хряк окабанелый, неистовый - давний приятель, ныне активно бегающий от кредиторов.

"Привет, Серега! Не спит соловей томский?.. - Артикуляция у Чугунка была необычная, торопясь, он некоторые слова произносил невнятно. Вопросами меня не томи, - (Сергей и не собирался томить его вопросами), - я к тебе издалека. Сам буду говорить, время денег стоит. Дело тут у меня наклюнулось, весь на старте. Если всё хорошо пойдет, через месяц подарю Суворову одну книжку. В Омске присмотрел. Из библиотеки Мартынова. Слышал про такого? Да нет, не тот, который убил Лермонтова, брось прикалываться, заржал Чугунок, он любил шутку. - Книжка называется "Цоца", в ней всего двенадцать страничек. Суворов такие любит. Говорят, что в России таких книжек сохранилось штук пять. Вот и подарю Суворову "Цоцу", пусть радуется, нормальный человек все равно в ней ничего не поймет. Это тебе не туалетная бумага с переводными картинками. А то привыкли: "Мишка дурак! Мишка дурак!" А какой Мишка дурак? У Мишки просто жизнь нервная. Сегодня Мишка здесь, завтра там. Занимаешься бизнесом с уважением к людям, а тебе все время твердят, что завтра придет дядя со звездой на шапке и с револьвером в крепкой руке, и все отнимет. Не спорь, у Мишки не слабая жизнь."

"А я и не спорю, - усмехнулся Сергей. В наклюнувшееся Мишкино дело он, как всегда, не верил. - У тебя что, снова облом?"

"Да нет, я весь на старте, - стоял на своем Чугунок, он не любил длинных бесед. - Мне бы тут деньжат для начала..."

Ну и так далее.

Чугунок всегда звонил в неурочное время, чаще всего под праздники. От души поздравлял с полузабытым Днем рыбака, или с совсем уже позабытым Днем танкиста, а то и с праздником Великой Октябрьской Социалистической революции. Все помнил, пыхтел, торопливо выговаривал каждое слово, правда, не каждое внятно, а уж потом, как бы между делом, вворачивал просьбу. Ну, штуку там, может, две. Больше ему не надо. Он ведь весь на старте, штуки две (баксов) ему нужны для подогрева.

В принципе, Сергей никогда не отказывал Чугунку.

Но позвонив, Чугунок чаще всего надолго исчезал. Иногда очень надолго. Видимо, многочисленные рассерженные кредиторы не давали Чугунку засиживаться на одном месте. Сергей дивился: вот совсем неглупый мужик, работящий, многое умеющий, а валяет дурака, живет пустыми иллюзиями, хватается за соломинку, вновь и вновь залезает в долги, а лучше бы работал.

Как упомянутый Суворов, к примеру.

С Философом, как прозвали Суворова в дружеском кругу, Сергей близко общался с давних пор. А знал и того больше: ещё с провинциального Киселевска, где Суворов после окончания Саратовского университета преподавал в Горном техникуме. Потом оба доцентствовали, уже в Томске. Философ в университете, Сергей в Политехе. Редкий человек. Случалось, что Сергей специально ходил на его лекции.

Суворовский натиск.

Иначе не скажешь.

Среднего роста человек, шатен, ничем особым не заметный, ну, может, с чуть более высоким, чем у других, лбом, немного глуховатый на левое ухо, постоянно поддергивающий полы пиджака, будто пиджак, пошитый в Лондоне, действительно мог плохо сидеть на его узких плечах, Суворов, поднимаясь на кафедру, преображался.

"Уважаемые коллеги, - сипловатым голосом обращался он к студентам.