Карма такая.
- Давай, давай денежки, - бормотал несовершеннолетний инвалид, чуть откатываясь, будто готовясь к какому-то невиданному звезду. - Я люблю денежки. Ты Бога бойся.
- Бог это ещё не все, - добродушно ответил Мориц.
Теперь Сергей точно видел, что разговаривает поэт-скандалист с кем угодно, может, даже с самим собой, только не с инвалидом.
- Кроме Бога, старый дрозофил, существует насилие.
Как бы решив подчеркнуть высказанный постулат действием, Мориц, не вставая со стула, мягким, но сильным движением ноги отправил коляску с инвалидом в самый дальний конец террасы. Олечка-официантка радостно захлопала в ладошки, но тут же испуганно спохватилась. Только у самого края террасы перепуганный Венька-Бушлат сумел притормозить кресло. Личико у него сморщилось:
- За что?
- За родину!
- Эй, козел, - негромко позвал один из качков. - Тебе, тебе говорю, козел. Ты зачем обижаешь сирого инвалида?
- А все таково, каковым является, - непонятно ответил Мориц. Наверное, на качков ему тоже было круто накласть. Он голоса слышал, фигур для него, видимо, не существовало. - Все создано сообразно цели. Невозможно, чтобы что-то было не таким, каким должно быть.
- Слушай сюда, козел, - повторил один из качков, вставая. - Я тебя спрашиваю, зачем обижаешь сирого инвалида?
Сергей взглянул на часы.
Суворов запаздывал.
Придется махать копытами, огорченно подумал Сергей, удобнее перехватывая под собой ножку стула.
Но драки, к счастью, не случилось.
- Кто это?
Все обернулись.
- Кто это, Мориц? - негромко переспросил, поднявшись по ступенькам, невысокий бледноватый человек в светлом костюме. Интересовал его качок, угрожающе приблизившийся к столику, занимаемому Сергеем и поэтом-скандалистом.
- Чудовище - жилец вершин с ужасным взглядом... - непонятно начал Мориц, но новоприбывший, оказывается, знал продолжение:
- ...схватило несшую кувшин с прелестным задом.
И повторил, внимательно рассматривая замершего качка:
- Кто это, Мориц?
- Медведь-шатен, - добродушно ответил поэт-скандалист. - Но он одумался. Он не будет в унитазе рыбу ловить. Он будет рыбные места показывать.
Суворов негромко рассмеялся.
Его узнали.
Никаких криминалов за ним не числилось, даже дурных слухов не ходило, но стояли за Суворовым большие деньги, и стояли за Суворовым очень большие люди, поэтому трогать Философа было опасно. Никому не следовало его трогать. Все, кому надо, это знали. И качки знали. Стараясь не терять достоинства, они неторопливо покинули кафе. Через минуту синяя "шестерка" газанула на повороте.
- Ты тоже иди, Мориц, - улыбнулся Суворов. - Здесь тебе не надо оставаться.
- Я хотел ему портвешка заказать.
- А это? - указал Суворов на полный фужер.
- Это тоже для Морица, - ухмыльнулся Сергей. - Только этот портвешок отравлен.
- Чем?
- Слюной инвалида.
Суворов обернулся и внимательно глянул на приткнувшегося к стойке Веньку-Бушлата, глубоко уязвленного тем, что качки его бросили.
- Поехали, старый дрозофил! - приблизился к Веньке Мориц.
Он удивительно добродушно (таков, видимо, был у него настрой) принял слова Суворова.
- Не приближайся ко мне! Ты псих!
- Это ничего, если вместе, - загадочно ответил Мориц. - Поехали, поехали, я тебе колготки подарю.
- Какие колготки?
- Колготки "Помпея". Влекущего цвета. Специально для кривых ног, объяснил Мориц и, несмотря на Венькины протесты, выкатил инвалидное кресло из кафе.
- Мне домой надо!
- Тебя ведь на Каштак переселили с Обруба?
- Оставь меня, оставь. Ты псих! Говорю, оставь меня.
- Это ничего, если вместе, - ровно повторил Мориц. - Поехали, познакомлю тебя с Коляном. У него всякие радости есть. А не хочешь радостей, коньяк найдется. Шпалопропиточного разлива.