"Про уроки забудут, - подумалось ему. - День пропал, его не вернешь", - повторил он слова учительницы. И еще что-то, более важное, останавливало его: он не до конца поверил в смерть, какая-то последняя надежда теплилась - может, еще оживет.
В классной комнате было тепло, зелено от цветов и все - за партами, даже Капустин-младший.
Обычно, когда учительница, уезжая, оставляла Якова старшим, ребятишкам под началом его приходилось туго. Старался Фетисыч. Лишний раз не скажи, перемены - короче, точно в срок. Но нынче в тягость была чужая ноша.
Братья Капустины примеры по математике решили, и Яков добавил им еще одно упражнение. Маринка Башелукова, Кроха, тихо окликнула:
- Яша... У меня кончилось.
- Что у тебя кончилось?
- Букварь.
Яков подошел к ней. Все верно. Мария Петровна твердый знак с ней прошла. Хитрые слова "сел" и "съел". И как это бывало ранее: сначала с ним, в прошлом году - с братьями Капустиными, - Яков сказал громко, повторяя слова учительницы:
- Давайте все вместе поздравим Марину. Она закончила свою первую книжку-букварь. Молодец, Кроха. Поздравляем тебя! Теперь ты человек грамотный.
- Ура-а!! - вылетели из-за парт братья Капустины - невеликие, крепенькие, горластые.
- Ура! - поддержал их младший Капустин.
- Перемена! - объявил Яков. - Десять минут, - и первым было кинулся в класс соседний - спортзал, чтобы кольца занять и покувыркаться. Но опамятовался, когда старшая Капустина, его одногодка, тоже Марина, спросила:
- Яша, а Мария Петровна не придет?
- Не придет.
- Я к ней схожу. Может, сварить надо. Ладно?
Марина Капустина - старшая дочь в большом семействе - в девять лет уже хозяйкой была, помогая в делах домашних и учительнице, когда та хворала. Добрая девочка, рослая, чуть не на голову выше Якова, ровесника своего.
- Подожди, - остановил ее Яков, - уроки кончатся.
К перемене второй, "большой", как ее называли, на горячую плиту печки ставили чайник, а в жаркий духовой шкаф - блинцы ли, пышки, пироги - кто что из дома принес. Чайник запевал свою нехитрую песнь, закипая, и кончался второй урок. Накрывали клеенкою учительский стол и рассаживались вокруг. Так было всегда. Так было и нынче: пахучий чай с душицей, зверобоем да железняком. Варенье - в баночках. Домовитая Марина Капустина, словно добрая мамка, всем поровну делит:
- Тебе - блин, тебе - блин, тебе - блин, тебе - сладкий пирожок, тебе - пышку с каймаком. Ты же каймак любишь...
- Люблю, - тихо призналась Кроха. - У нас тоже Катька не ныне-завтра отелится.
- Когда отелится, гляди, ничего из дома не давай три дня, - наставительно сказала Марина-старшая. - А то узнает ведьма и загубит корову. Для них коров губить - первое дело.
- А кто у нас ведьма? - так же тихо спросила Кроха, теперь уже пугаясь.
- Раньше Карпиха ведьмачила, - ответил Яков.
- Карпиха, - подтвердила Марина-старшая. - Мамка рассказывала. Летось корова отелилась и мычит, бесится, куда-то рвется. Позвали деда Архипа, он в этом деле понимает. Архип молозиво на сковороду и - на огонь. Помешивает и молитву читает. А мамке приказал: "В окно гляди. Кто пройдет мимо и его будет корежить, это - ведьма". Мамка глядит точно, идет Карпиха и ее вправду корежит: то остановится, топчется, то кинется назад, то опять ко двору. Как кружёная овца. Значит, точно она.
Кроха слушала, про пышку и каймак забыв; зато братья Капустины под разговоры полбанки варенья опорожнили, накладывая кто больше, пока сестра не пригрозила им.
- Карпиха точно ведьмачила, - подтвердил Яков. - Она и померла по-своему. В самую пургу ушла к ярам. Туда ее черти призывали. Там и померла.
- А теперь кто у нас ведьма? - спросила Кроха.
- Кто-нибудь да есть, - твердо ответил Яков. - Надо приглядывать. Ведьмы грома боятся. Порчу наводят. В свежий след сыпет и приговаривает.