-- Никакой я не противник азартных игр, -- сказал я и почему-то добавил: -- Хотя это меня давно не занимает. Вот в школе, играя на деньги, я тысячу раз подкидывал монету. Даже знал некоторые закономерности ее падения.
Это было правдой, но говорить об этом было глупо. Иногда хочется похвастаться тем, что ты хуже, чем кажешься.
-- Какие? -- оживился он.
-- Если монета, -- стал разъяснять я, -- скажем, "орлом" вверх подкидывается и достаточнв много кружится, то есть подкидывается достаточно высоко, она, как правило, падает на "орла".
-- Не может быть! -- воскликнул он восторженно. Боже, подумал я, почему я ему об этом говорю, тем более уже где-то писал об этом. Глупо! Глупо!
-- Не может быть! -- азартно повторил он. Но меня уже заносило.
-- Так подсказывает мой детский опыт, -- почему-то уточнил я ради никому не нужной объективности, -- но это при условии, что земля достаточно ровная и сырая. То есть, монета не отскакивает. Более того, чем мельче монета, тем точней она ложится. Точнее всего ложится копейка.
-- Но почему?! -- воскликнул он, как дикарь, узнавший, что Земля кружится.
-- Чем меньше по размеру монета, -- продолжал я делиться своим опытом, -- тем больше кругов она успевает сделать, отскакивая от пальца. Чем больше кругов она успевает сделать, тем больше шансов, что она ляжет на землю так, как лежала на большом пальце.
-- При чем тут большой палец? -- спросил он.
-- В наше время, -- сказал я тоном старожила, -- монету подкидывали, положив ее на большой палец, упертый в указательный. А потом с силой большой палец сдергивали с указательного, и монета, кружась, летела вверх.
-- А-а, понял! -- сказал он. -- Можно, я сейчас включу свет и попробую?
-- Нельзя, -- твердо ответил я на правах знатока, -- здесь деревянный пол. Монета будет отскакивать.
-- Завтра попробую на земле, -- сказал он благостно, -- но ведь еще лежит снег.
-- Еще лучше, -- обнадежил я его, -- в снегу монета совсем не отскакивает.
Он замолчал. Освободившись от всех своих знаний по части азартных игр, я стал засыпать. Но он опять заговорил.
-- Я понял, в чем дело, -- сказал он, -- у вас иерархическое кавказское сознание. А у меня европейское. Для вас очевидно: раз вы старше меня, я должен был уступить вам деревянную кровать. А у меня, как у человека европейского сознания, главное -- равенство шансов. Вот где столкнулись Восток и Запад!
-- Никто ни с чем не столкнулся, -- ответил я, сдерживая раздражение, -- то преимущество возрасту, которое исповедует Восток, есть признание преимущества опыта, уважение к нему. Равенство шансов справедливо при равенстве изначальных условий. Какое равенство шансов между бедняком и богачом, если они оба хотят стать членами парламента? Но у меня никаких претензий к вашему байскому ложу, так что спите спокойно.
-- Даже в том, что вы эту деревянную кровать называете байским ложем, есть какое-то унижение для меня. Но вы меня достали! Я готов перейти на вашу кровать. Давайте меняться. Я лягу на кровать байчонка!
-- Это вы меня достали! -- ответил я. -- Не хочу я вашу кровать! Спите спокойно!
-- Пожалуйста, перейдите! Признаю свою ошибку! Вот тогда я спокойно усну.
Переходить на его кровать было и глупо и неохота.
-- Знаете, -- сказал я, -- извините меня, но я не могу лечь в кровать, где кто-то уже лежал.
-- Что ж, вы считаете, что я болен какой-то заразной болезнью, что ли? -- спросил он. -- Вы меня опять унижаете!
Вот зануда, подумал я.
-- Что вы! -- воскликнул я при этом. -- Просто я так привык. Спите спокойно.
-- Пожалуйста, переходите, -- взмолился он, -- каждый возьмет свое одеяло, подушку и простыню. Раз вы такой брезгливый.
-- Да не в этом дело, -- сказал я ему, стараясь быть миролюбивым, -успокойтесь. У меня нет ни малейшей претензии на вашу кровать.
Он помолчал, и я слышал, как он некоторое время ворочался в своей постели. Кровать несколько раз скрипнула.