Защитник - типичный пример тому, почему работники партаппарата без всякого сопротивления "разошлись по домам", после того как Горбачев подписал бумажку о самороспуске ЦК КПСС и партии вообще: их просто купили, дали им по жирному куску собственности и обеспечили должностями в новой организации власти и экономики. Их несколько потеснили и понизили, но они так или иначе зацепились в среднем и даже высшем слое.
Защитник работал в ЦК КПСС в отделе, который занимался диссидентами и критиками советского общества ("режима"), включая Критика. И вот судьба свела в одну категорию совков - людей, в недавнем прошлом бывших врагами. Защитник уклоняется от встреч с Критиком. На мой вопрос "почему?" он ответил, что он и Критик были "по разные стороны фронта", и он переступить через это не может.
- Но ведь у таких людей, как Критик, были основания для оппозиции к "режиму",- сказал я.
- Были,- сказал Защитник.- Но дело не в этом.
- А в чем ?
- В интересах страны. Эти интересы были важнее диссидентской возни, спровоцированной Западом. А мы проявили к ним непростительную мягкость. Либеральничали.
- А что надо было сделать?
- Уничтожить как "пятую колонну" Запада.
- Если бы советские власти проявили твердость и решительность в борьбе с диссидентством и критикантством, советский строй мог бы уцелеть?
- Вне всякого сомнения!
- Так почему же они этого не сделали?!
- Были дураками и трусами.
- Значит, в августе девяносто первого года надо было стрелять по тем, кто собрался с Ельциным у "Белого дома"?
- Конечно! Эта мразь разбежалась бы после первого же выстрела. И Советский Союз получил бы как минимум двадцать лет передышки.
Сейчас различить позицию Критика и Защитника трудно. Во многом первый выступает теперь как защитник советизма (коммунизма), а Защитник - как критик. Критик считает коммунистов предателями и шкурниками. Говорит, что они боролись с диссидентами, потому что позавидовали их славе на Западе и подачкам, какие те имели от западных хозяев. Они украли у диссидентов их историческую роль и сами навредили стране неизмеримо больше, чем диссиденты. И тоже не испытывает желания завести знакомство с Защитником.
В одну из встреч с Критиком я высказал недоумение по поводу быстроты и легкости краха советского социального строя (советского коммунизма, советизма).
- Быстрота и легкость тут относительные,- сказал Критик.- На это ушло почти полвека холодной войны. Запад потратил средств много больше, чем на войну с Германией. В борьбу против нас были вовлечены огромные интеллектуальные силы Запада. В нашей стране происходила эволюция. Изменилась социальная структура населения. Назревала кризисная ситуация. Менялось моральное, психологическое и идейное состояние людей. Борьба шла с переменным успехом. Перевес сил Запада сработал не сразу. Но все закономерно. Удручает тут другое.
- Что именно?
- Не столько сам факт краха, сколько то, как он произошел. А произошел он именно по-русски. Как-то несерьезно, пустяково. Никаких битв. Никаких выдающихся подвигов и жертв. Как бы между прочим, бездумно. Какие-то интеллектуальные ублюдки и моральные подонки без всяких усилий на глазах у всех, при всеобщем попустительстве и равнодушии, в течение нескольких лет разрушили то, что создавалось десятилетиями, создавалось всем многомиллионным народом, создавалось ценой титанических усилий и огромных жертв, создавалось лучшими умами из народа и высоконравственными гражданами.
То же недоумение я высказал в разговоре с Защитником. Его слова по этому поводу меня поразили.
- Тут проявились черты характера нашего народа,- сказал он.- Великая историческая миссия оказалась нам не по силам. Да и враги наши оказались не дураками. Они правильно нащупали самые уязвимые звенья в советской системе.
- Какие?
- Снизу - уровень бытовых благ. Соблазн бытовыми пустяками. Грубо говоря, падение нашей страны началось с туалетной бумаги.