Мне сорок лет, я не так уж молод.
Полноте, отмахнулся, как от чего-то несущественного, вы еще ребенок, по сравнению со мной. Как немец.
А что немцы?
Немцы? снова отмахнулся, будто от навязчивой бабочки-лимонницы. Немцы пьют шнапс, а не чай.
И?..
И я их за это не осуждаю. Цукаты дело такое.
А при чем здесь цукаты?
Разве вас сейчас это интересует? Давайте присядем, деликатно, но крепко ухватил меня за локоток и подвел к гнутокованной скамейке с сидением из шлифованных деревянных брусков.
Что за дерево? я невольно залюбовался игрой солнечных бликов в вязи зеленовато-жёлто-золотистых с коричнево-чёрными прожилками древесных волокон.
Бокоте, оно же мексиканское розовое дерево, розовое дерево Майя, бекоте, сирикоте, салмвуд.
И не размокает от дождя?
Нет, оно пропитано льняным маслом.
А не пачкается?
Нет, присаживайтесь, усадил меня и осторожно примостился рядом. Сейчас вас должны волновать не цукаты и не немцы, не скамейки и не дожди, а вопрос, где вы очутились.
А где я? легко подхватил я.
Stadt Straßenbahnen, что в вольном переводе с немецкого означает Город трамваев.
Почему с немецкого?
А вы оригинал? старичок прищурился, став похожим на рассерженного кота, обычно новички спрашивают, почему трамваев.
Я молчал, глядя на собеседника. Вопрос он слышал, к чему мне повторяться?
Хорошо, отвечу на ваш вопрос. С немецкого потому, что мне не нравятся немцы. А трамваев потому, что наша жизнь подчиняется строгому расписанию движения трамваев, их чарующему ритму. Если бы я был поэтом, то сказал бы, что наши сердца пульсируют в такт бегущим по рельсам трамваям.
А вы поэт
Скажете тоже, вроде как смутился. Теперь пару слов о вас. Что вас сюда привело?
Маршрутка поломалась, пришлось пойти пешком.
Я в глобальном, так сказать, смысле.
Случайно зашел
Понимаете ли замялся, с ожиданием глядя на меня.
Дмитрий.
А по батюшке?
Можно просто Дмитрий.
Понимаете ли, Дмитрий, в наш город нельзя попасть просто так.
Почтовый ящик? Они еще существуют?
Вы еще помните про почтовые ящики?
Мне почти сорок лет, так что помню.
Чудесно, продолжайте.
Я ехал на симпозиум.
Кого?
Теологов, но на самом деле там должны быть представители общей и социальной философии, истории философии, социологии, антропологии, психологии, этнологии, археологии и других наук.
И какую же из этих наук представляете вы? глаза горели любопытством, словно у ребенка, впервые поджигающего коврик у соседской двери.
Понимаете ли, невольно скопировав его манеру, смутился я, никакую из них.
А что вам тогда там делать?
Я написал статью Про ритуальную магию у кошек и вот, получил приглашение.
Как интересно.
Из проулка вышла девочка в пестреньком летнем платьице и панаме, с отглаженным пионерским галстуком на груди и авоськой в руке. В авоське сиротливо жалась бутылка зеленого стекла.
Вот и наша Аннушка, расцвел старик и, вскочив со скамейки, будто молодой козлик, церемонно поклонился проходящей девочке.
Я вежливо кивнул. Девочка, не обратив на нас ровно никакого внимания, строевым шагом пересекла трамвайные рельсы. Обернулась и, словно только сейчас заметив, мило и смущенно улыбнулась нам. Отвернулась и деловито скрылась в проулке.
Будто по команде улица заполнилась спешащими по своим делам, но не забывающими вежливо раскланяться с моим собеседником, людьми.
И что это значит?
Ну же, поощряюще посмотрел мне в глаза, слегка улыбнувшись, человек, нашедший признаки карго-культа, получающего дальнейшее развитие в примитивную симпатическую магию, у кошек. Смелее!
«Аннушка!» будто укол в мозг. «А в авоське у нее получается масло?!»
Аннушка, как у Булгакова? несмело спросил я.
Совершенно верно, старичок тихо поаплодировал. Вы догадливы, Дима. Аннушка не пролила масла, значит, трамваю на этой улице в ближайший час не потребуется жертва.
Почему час?
Таков интервал движения по этой улице. На других улицах он другой.
Послышался звонок, откуда-то из-за угла выскочил моторный четырехосный трамвай: красны низ, желтый верх и с важным видом скользнул мимо скамейки.
А если просто не ходить по рельсам?